Error _selectel_forbidden_access
Везде
Parallel Science? The Jewish Historical-Ethnographic Commission and Jewish Studies during the Late Soviet Period
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Parallel Science? The Jewish Historical-Ethnographic Commission and Jewish Studies during the Late Soviet Period
Annotation
PII
S086954150005288-6-1
DOI
10.31857/S086954150005288-6
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Ulrike Huhn 
ORCID: 0000-0003-1752-4073
Affiliation: University Bremen
Address: Klagenfurter Str. 8, 28359, Bremen, Germany
Edition
№3
Pages
166-182
Abstract

After years of difficult conditions for Jewish Studies in the Soviet Union, a new Jewish Historical-Ethnographic Commission was founded in 1982. It was a daring undertaking, especially taking into account the fact that some of its members had applied for emigration to Israel and took part in the independent Jewish movement. However, other founding members were reputable colleagues of the Institute of Ethnography, the Soviet Academy of Sciences, who, in addition to their work for the Jewish commission, did research on other ethnographic subjects. In 1982, the Commission convinced the only Yiddishlanguage Soviet journal “Sovetish Heymland” to launch a special section on Jewish ethnography. “Sovetish Heymland” was originally meant to propagate USSR’s liberal attitude towards its Jews and thus to serve as a Soviet soft power tool. Despite the distrust of, and surveillance by, the state, Jewish commission’s members of the Jewish movement used the state’s official structures, such as “Sovetish Heymland” and the Academy of Sciences, to recover the heritage of its predecessor in archives and museums and to conduct field research in remote areas of the Soviet Union. In doing so, it served both as a platform for exchange and as a starting point for some future professionals in Jewish studies.

Keywords
Soviet Union, Judaica, Jewish studies, Jewish emigration, Human Rights movement, history of ethnography, perestroika
Date of publication
16.06.2019
Number of purchasers
89
Views
720
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite   Download pdf
1

* Данная статья была первоначально подготовлена под названием “Parallele Wissenschaft. Die Jüdische Historisch-Ethnographische Kommission und Judaistik in der späten Sowjetunion” для публикации на немецком языке в издании “Jahrbuch des Dubnow-Instituts/Dubnow Institute Yearbook” (№ XVIII, 2019).
2 Какое место занимали иудаистические исследования в позднесоветский период? С этим вопросом столкнулись в равной степени как еврейские ученые, так и пред- ставители независимого еврейского движения, стремившиеся изучить историю и образ жизни различных иудейских групп СССР. Итогом антисемитских кампаний позднего сталинизма стал закат иудаики, расцвет которой пришелся на начало XX в. (Veidlinger 2016; Куповецкий 2017). Ее бывшие представители либо стали жертвами различных волн государственного террора в Советском Союзе, либо не пережили Холокост. Лишь немногие из них после смерти Сталина в 1953 г. все еще занимались научной деятельностью, однако уже не иудаикой.
3 Только в условиях “оттепели” с середины 1950-х годов снова стали возможны иудаистические исследования, тем не менее они были ограничены античной и сред- невековой историей или направлены на изучение лингвистических вопросов. Не- давняя же история евреев (особенно касающаяся их положения в Российской импе- рии на последнем этапе ее существования и в Советском Союзе) оставалась под за- претом в советских исследовательских институтах.
4 После Шестидневной войны 1967 г. между Израилем и соседними арабскими странами советский государственный и партийный аппарат породил совсем другую — “официально-пропагандистскую” (Чарный 2004: 133) — ветвь иудаики. Неко- торые ее представители были непосредственно связаны с партийной системой, а идеологической базой их исследований стала конфронтация с Израилем. Иногда их публикации носили откровенно антисемитский характер (Иванов 1969).
5 За пределами академий и университетов вопросами поздней еврейской истории и этнографии начали заниматься представители независимого еврейского движе- ния, сложившегося в конце 1960-х годов, его целью было добиться права на выезд в Израиль. Небольшие неофициальные кружки, примыкавшие к движению (пре- имущественно в Москве и Ленинграде), сформировали третье исследовательское направление помимо “официальной” тематически ограниченной академической иу- даики и идеологизированной “пропагандистской” конфронтации с Израилем. Од- нако эти объединения страдали от нехватки ресурсов и возможностей (Чарный 2004: 133–136; Крупник 1992: 29).
6 В этой “пустыне” (согласно ретроспективному описанию одного из членов — учредителей комиссии Игоря Крупника; см.: Крупник 1992: 28) в начале 80-х годов ХХ в. небольшая группа энтузиастов сумела создать если не цветущий оазис, то по меньшей мере зеленый островок — Еврейскую историко-этнографическую ко- миссию (ЕИЭК). Ее основание в 1982 г. в Москве было смелым предприятием. Тем не менее, несмотря на сложные условия, инициаторам создания ЕИЭК удалось объ- единить ученых из разных институтов и исследовательских групп (которые до этого практически не имели связей друг с другом) в единую сеть, просуществовавшую вплоть до конца 1980-х годов. Своим названием основатели ЕИЭК сознательно свя- зывали себя с дореволюционным Еврейским историко-этнографическим обществом в Санкт-Петербурге, с его наследием и целями. Как и их предшественники, они стремились создать научно обоснованную и в то же время публичную и доступную для всех иудаику.
7 Инициаторами учреждения/организации комиссии стали Михаил Членов, Игорь Крупник и другие известные этнологи Академии наук, которые в то время занимались совершенно сторонними темами. Прочие сподвижники ЕИЭК, уже по- дав запрос о выезде из Советского Союза в Израиль, часто годами жили в неопреде- ленном статусе “отказников” и подвергались различным притеснениям (von Saal 2014: 151; Beckerman 2010). В конце 1981 г. руководителям ЕИЭК удалось догово- риться с единственным идишским периодическим изданием Советского Союза “Советиш геймланд” (“Советская родина”) об открытии в журнале отдельной ру- брики “Еврейская этнография”, а летом 1982 г. уже появились первые статьи (Chle- nov 1982; Krupnik 1982). В то же время как авторы журнала они получили необходи- мые официальные рекомендательные письма для исследовательской работы в музе- ях и архивах.
8 “Советиш геймланд” был литературным журналом и поэтому издавался под эги- дой Союза писателей СССР. Созданный в 1961 г. в период советской “оттепели”, он должен был демонстрировать западным странам якобы либеральную национальную политику Советского Союза; но уже с 1969 г. журнал преимущественно выступал про- тив Израиля, обличая его как марионетку США (Estraikh 2004). Редакторы “Советиш геймланд” принадлежали к поколению, которое несло на себе отпечаток государ- ственных антисемитских репрессий и “борьбы с космополитизмом” послевоенного времени. Поэтому, несмотря на пропагандистские ожидания, возлагаемые на журнал, они видели в нем прежде всего место для обсуждения еврейской тематики. Необходи- мость балансировать между возможностью публикации и вынужденными уступками власти особым образом осознавалась этим поколением. Так, Арон Вергелис (1918– 1999), бессменный главный редактор журнала на протяжении 30 лет его существова- ния, одновременно выступал и в роли редактора, и в роли цензора, в силу нишевого положения идиша в Советском Союзе (Estraikh 2008: 82; Kupovetsky 2007).
9 Независимое еврейское движение, стремившееся добиться права на выезд в Из- раиль, являлось также выразителем интересов нового поколения, которое, поддер- живая открытость, протестовало против молчания и уступок своих предшественни- ков. Поэтому сотрудничество редакторов “Советиш геймланд” с деятелями незави- симого еврейского движения не было само собой разумеющимся и требовало определенной смелости. Однако эта смелость, проявлявшаяся в том, чтобы отва- житься на что-то новое, была необходимым условием существования и работы Ев- рейской историко-этнографической комиссии, действовавшей на стыке независи- мого еврейского движения, Союза писателей СССР и научных учреждений. Ее чле- ны встречались на “квартирных” семинарах, зачастую под наблюдением КГБ. Но благодаря журналу “Советиш геймланд”, а также Академии наук они могли ис- пользовать в своих целях некоторые государственные структуры.
10 Многие представители еврейского независимого движения воспринимали свою деятельность в защиту свободного передвижения и выражения еврейской идентич- ности в категориях “репрессивное государство против инакомыслия/оппозиции”. Эти же категории определяют и состояние исследований истории иудаики в СССР: ЕИЭК и, более того, развитие иудаистических исследований в позднесоветский пе- риод до сих пор почти всецело описывались самими участниками событий — как в интервью и воспоминаниях, так и в подробных изложениях событий (Mochalova 2011: 121; Kosharovsky 2017: 293–295; Зеленина 2015; Крупник 2017). Поэтому неуди- вительно, что в этих источниках доминирующим нарративом является повествова- ние о противостоянии остроумного Давида “всемогущему”, но глупому Голиафу.
11 Однако история Еврейской этнографической комиссии показывает, что, как и в другие периоды развития позднесоветского общества, простор для действий в годы позднего социализма (помимо перформативного, но бессодержательного со- гласия, с одной стороны, и радикально-диссидентского отрицания, с другой) можно было расширить, учитывая внутреннюю логику и интересы государственных учреж- дений и согласуя их интересы со своими (Yurchak 2006; критику см.: Nathans, Platt 2011). Именно этим путем и пошли участвовавшие в работе ЕИЭК: они сделали упор на объединяющие моменты, а не на расхождения в интересах, что позволило сформировать неожиданные союзы и расширить существующие возможности.
12

Сложность подготовки этой статьи состояла в том, что деятельность сторонни- ков независимого еврейского движения сегодня хорошо освещена и обсуждается бо- лее активно, чем деятельность представителей государственных инстанций того вре- мени (Nathans 2015). Статья основана как на опубликованных другими, так и на про- веденных автором осенью 2017 г. в Москве интервью, а также на изданных и неопубликованных материалах ЕИЭК из архива “Федерации еврейских организа- ций и общин России, Ваад” (Москва). Архив редакции “Советиш геймланд”, к со- жалению, утерян1. Члены редакции, непосредственно сотрудничавшие с комиссией, уже умерли; наследие Вергелиса сохранилось только частично. Доступны материалы архивов Российской академии наук (РАН) и Института этнологии и антропологии (ИЭА РАН), что позволяет провести анализ институциональных логик научно-ис- следовательского центра.

1 По сообщению последнего оставшегося в живых редактора газеты “Советиш геймланд” Софьи Черняк (ПМА: интервью с С. Черняк, 14.09.2017), документы редакции были выброшены после сдачи помещения частной компании в начале 1990-х годов. 
13

Крушение надежд: сорванный симпозиум 1976 г.

Ни одно странствие по пустыне не обходится без визионерствующего и одновре- менно неоднозначного пророка. Вдохновителем и организатором сложной сети, в которой существовала Еврейская историко-этнографическая комиссия, стал кан- дидат исторических наук, этнограф Михаил Членов (род. 1940 г.), работавший в Ин- ституте этнографии АН СССР с 1965 г. Членов, происходивший из интеллигентной московской семьи (его дед был редактором литературного журнала “Новый мир” в 1930-х годах), владел несколькими иностранными языками и имел опыт жизни за границей. В детстве он в течение двух лет жил с отцом в советской оккупацион- ной зоне Германии, где занимался немецким языком, а в школьные годы самосто- ятельно в Московской государственной библиотеке выучил голландский. Таким образом, несмотря на запись “еврей” в графе “национальность” в паспорте, в 1958 г. он смог поступить в Институт стран Азии и Африки МГУ, где выбрал специализа- цией Индонезию (хотя и в то время такая отметка могла стать помехой для поступ- ления в престижный вуз, все же это было возможно). Однако более молодые члены комиссии оказались в другой ситуации. Их студенческие годы пришлись на конец 1960-х — 1970-е годы — период обострения советско-израильских отношений после Шестидневной войны и антиизраильской пропаганды в Советском Союзе. Обуче- ние в престижных академических учреждениях в это время стало для них практиче- ски недоступным; зачастую единственной возможностью получения еврейской мо- лодежью высшего образования были педагогические институты2. Для способного к языкам Членова, напротив, пути были открыты: благодаря превосходному знанию индонезийского он, будучи еще студентом, в начале 1960-х годов работал перевод- чиком с группами индонезийских коммунистов в Московской высшей партийной школе, а в 1963 г. был направлен переводчиком в Индонезию. Возвращение в “зат- хлую” Москву в 1965 г. спустя год после отставки Хрущева и окончания периода “оттепели”, разочарование в советской позиции в отношении Израиля, подавление “Пражской весны” 1968 г. — все это привело Членова в круги еврейского и право- защитного движения, сложившегося после Хельсинкского совещания. Выучив са- мостоятельно иврит, с 1972 г. он преподавал его в самоорганизовавшемся ульпане3 на семинарах для желающих эмигрировать, однако сам по личным причинам не по- давал ходатайство на право выезда (Кошаровский б.г.; Членов 2015: 76).

2 Нельзя документально подтвердить тот факт, что с “паспортом еврея” становилось все труднее поступать в ведущие университеты страны. Об этом можно судить из биографий пострадавших. Как и в случае других “щепетильных” установок, которые не должны были стать известны общественности (особенно на Западе), государственное и партийное руководство избегало письменных инструкций. 3 Ульпан — центр интенсивного изучения иврита и еврейской культуры (Примеч. ред.).
14 Студенты, изучавшие язык, принадлежали к двум разным потокам еврейского правозащитного движения и движения за право выезда: “политикам” и “культурни- кам”. В то время как одни (“политики”) отстаивали свое право свободного передви- жения (а вместе с ним и право на выезд из Советского Союза), другие (“культурни- ки”) старались сохранить или возродить еврейскую культуру и идентичность. Уче- ником Членова с начала 1970-х годов был и один из главных деятелей еврейского движения Анатолий (Натан) Щаранский (род. 1948 г.), который также был связан с правозащитным движением, в частности с Московской хельсинкской группой, основанной в 1976 г. (Beckerman 2010: 311–344; Shcharansky 1998: 49).
15 Количество евреев, подавших документы на выезд в Израиль, значительно уве- личилось после Шестидневной войны и — особенно — после Заключительного акта Хельсинкского совещания 1975 г., когда советское правительство взяло на себя обя- зательство соблюдать гражданские права (включая право на свободное передвиже- ние). Стратегии политического крыла эмиграционного движения на этом этапе включали организацию митингов в присутствии западных журналистов и демон- страцию плакатов с различными требованиями. Как правило, такие акции длились несколько минут, прежде чем их руководителей ловили и задерживали на 15 суток за “нарушение общественного порядка” (Beckerman 2010: 315). Самого Членова, од- нако, все больше отталкивали “бесконечная беготня по митингам и демонстрациям” и “бездумный, неаналитический антисоветизм” (Кошаровский б.г.).
16

Болезненным моментом для Членова и других активистов еврейского движения за выезд стало осознание того, что значительная часть уезжающих иммигрировала не в Израиль, а в США или Канаду. “Политики” восприняли это отречение от Из- раиля в первую очередь как оскорбление и предательство их деятельности. Понима- ние того, что “алия”4 в Израиль не была решением всех проблем еврейской иден- тичности, а многие выехавшие оказывались в других странах в поисках лучшей жиз- ни, заставило членов движения уделить больше внимания самообразованию советских евреев (Кошаровский б.г.; Beckerman 2010: 336). Михаил Членов, который своим курсом иврита готовил потенциальных мигрантов к жизни в Израиле, также пришел к выводу, что нужно что-то делать и для тех, кто по каким-то причинам оставался в стране. Согласно его ретроспективному выводу, нужно было расширить сферу возможностей и “не бороться с советской властью, а пытаться с ней догова- риваться” (Кошаровский б.г.).

4 Алия (“Восхождение”) — репатриация евреев на историческую родину — в Израиль (Примеч. ред.).
17 Эту идею Членов представил на одном из “квартирных” семинаров в декабре 1975 г. В свете государственных ограничительных положений о выезде из страны он высказал мысль, что в обозримом будущем в Советском Союзе останется значитель- ное количество евреев и что уехавшие и оставшиеся не должны конфликтовать друг с другом. Вместо этого стоит “готовить условия для будущей алии” (Членов 2007: 63) в Советском Союзе, улучшив условия жизни евреев и расширив круг возможно- стей для развития еврейской идентичности, — начиная с публикаций о евреях на русском языке и заканчивая популяризацией иудаистических исследований. Даже “самое невероятное требование, — оптимистично отмечал Членов, — может стать реальным, если достаточно долго его повторять” (Членов 2007: 65).
18

Попыткой наладить взаимопонимание внутри еврейского движения и вступить в диалог с государством явился симпозиум “Еврейская культура в СССР. Состояние. Перспективы”, запланированный на декабрь 1976 г. Предполагалось, что он станет поворотным моментом в развитии иудаистических исследований в Советском Со- юзе. Спланированный “культурниками” еще в атмосфере Хельсинкского соглаше- ния, он должен был объединить государственных деятелей, независимое еврейское движение, а также западных ученых (Beckerman 2010: 337–339). Идея этого проекта возникла на “квартирном” семинаре Феликса Канделя, на котором присутствовали как “политики”, так и “культурники” и в котором принимал участие Членов. Вско- ре он присоединился к “оргкомитету”, занимавшемуся подготовкой симпозиума. Однако, чтобы не рисковать своим профессиональным положением, Членов попро- сил не указывать его официально в списках организаторов и представил доклад под псевдонимом (Хроника 1978: 65; см. также: Оргкомитет 1978; Кошаровский б.г.).

5 В документе прямо выражена просьба отнестись с пониманием к тому, что не все участники могут быть названы своими подлинными именами. Доклад М. Членова появился под псевдонимом М. Зубин (Зубин 1978).
19 Опасения были оправданны. Подготовка к симпозиуму, начавшаяся в марте 1976 г., напоминала своеобразный эквилибристический номер: с одной стороны, организаторы стремились привлечь к участию в нем представителей руководства страны, с другой — старались обезопасить себя, памятуя о государственных репрес- сиях (срыв симпозиума впоследствии подтвердил эти опасения). Еще на начальном этапе подготовки прошли обыски в домах главных организаторов с целью обнару- жения материалов симпозиума. Это свидетельствовало о том, что диалог не входил в планы государственных структур. Тем не менее организаторы продолжали придер- живаться стратегии “игры с открытыми картами” и не уходили в конспиративное подполье. Это полностью соответствовало убежденности участников советского правозащитного движения в том, что прозрачность (гласность) — не только цель и требование, она должна практиковаться ими самими так, как если бы Советский Союз был правовым государством (Eichwede 2010: 81; Nathans 2015: 603). В связи с этим председатель оргкомитета Вениамин Файн за месяц до начала симпозиума отметил на пресс-конференции, что “вся подготовка к Симпозиуму проходила не только в полном соответствии с духом и буквой Хельсинкского Соглашения , но также находится в полном соответствии с советскими законами” (Хроника 1978: 7). В “Белой книге о симпозиуме”, опубликованной за рубежом после его сры- ва (“тамиздат”), авторы скрупулезно зафиксировали, какие государственные органы были приглашены организаторами. Среди них были ЦК КПСС, министерства об- разования и культуры, Совет по делам религии при Совете Министров СССР, а так- же журнал “Советиш геймланд” и председатели секции “Национальная литература” Союза писателей (Адреса 1978; Выдержки 1978).
20 Тем не менее все усилия по налаживанию диалога свелись к нулю. С конца но- ября 1976 г., т.е. за четыре недели до запланированной даты, начались вызовы орга- низаторов в КГБ и обыски в их домах. Информационное агентство ТАСС сообщало, что конфискованные документы доказывают стремление организаторов к “разжи- ганию национальной розни в Советском Союзе” и их связи с “сионистскими цент- рами” (Хроника 1978: 9). За несколько дней до начала симпозиума за всеми членами оргкомитета было установлено постоянное наблюдение, закончившееся домашним арестом; их телефоны были отключены. Иногородним участникам был запрещен въезд в Москву, а иностранным гостям было отказано в визе. В первый день запла- нированного симпозиума, 24 декабря 1976 г., вместо ожидавшихся 77 докладчиков пришло лишь небольшое число слушателей — еврейских активистов, а также не- сколько иностранных корреспондентов. Вместо того чтобы обсуждать доклады, не- многие присутствующие составили ноту протеста в ЦК КПСС (Хроника 1978: 8–14; Beckerman 2010: 338). Тем не менее некоторые доклады удалось зачитать, и это стало небольшой победой: хотя здание находилось под наблюдением милиции, симпози- ум все же можно было считать состоявшимся (Beckerman 2010: 339).
21 Несмотря на то что сорванный симпозиум не оправдал надежд на диалог с госу- дарственным аппаратом, он обозначил различные стратегии и убеждения, которые спустя пять лет легли в основу Еврейской историко-этнографической комиссии. К их числу можно отнести и признание того, что обмен научными знаниями не мо- жет происходить в условиях подозрительных “квартирных” семинаров, для этого нужно легальное общественное пространство под официальным покровительством.
22

Выход из тени: от Географического общества до Еврейской историко-этнографической комиссии

Инициатива организации симпозиума 1976 г. исходила от представителей еврей- ского движения за выезд, а пять лет спустя, в конце 1981 г., в академических кругах зародилась Еврейская историко-этнографическая комиссия. Разумеется, в ней со- стояли и участники (прежде всего Членов) еврейского независимого движения, од- нако “закрепление” ЕЭИК в официальных научных структурах было главным усло- вием ее существования (Членов 2015: 77).
23 Отправной точкой формирования ЕЭИК стал цикл лекций Географического об- щества СССР под названием “География и культура этнографических групп татар в СССР”. Лекции читали ученые из Института этнографии в период с 1980 по 1982 г. Сотрудники института были представлены в Географическом обществе собственной этнографической комиссией, работу которой с конца 1960-х годов координировал Членов (Членов 2015: 77). Ему помогал его младший коллега Игорь Крупник (род. 1951 г.), который видел в этом возможность поднять еврейские вопросы (Чле- нов 2015: 77; см. также ПМА: интервью с М. Куповецким, 11.09.2017).
24 Тема татар, прежде всего крымских, была щекотливой в связи с их массовой де- портацией в Центральную Азию в мае 1944 г. и с требованиями о возвращении на ис- торическую родину; эти требования с конца 1960-х годов определяли одно из важных направлений деятельности правозащитного движения (Uehling 2004). Среди тем лек- ций нашлось место и для крымчаков — проживающей в Крыму тюркоязычной этни- ческой группы, исповедующей иудаизм (Blady 2000: 115–130). В 1980 г. через частные каналы Членов и Крупник установили связь с Марком Куповецким (род. 1955 г.), ко- торый тогда уже находился в “отказе”. Куповецкий помимо своей официальной ра- боты занимался иудаикой. Из института (МЭСИ) он был отчислен после того, как его заявка на выезд в Израиль была отклонена (Куповецкий 2015: 204). Вместе с Крупни- ком Куповецкий подготовил лекцию по тюркоязычным еврейским меньшинствам. Велвл Чернин (род. 1958 г.), впоследствии ставший одним из видных деятелей ЕЭИК и посредником между комиссией и журналом “Советиш геймланд”, тоже посвятил свою лекцию крымчакам и их языку. Тексты выступлений были изданы в серии пуб- ликаций Московского филиала Географического общества СССР и, несмотря на не- большой тираж в 500 экземпляров, попали за границу (Куповецкий 1983; Чернин 1983).
25 Этот цикл лекций в Географическом обществе СССР, вспоминает Куповецкий, собрал представителей самых разных дисциплин, которые, согласно логике прочих государственных академических структур, просто не могли бы встретиться. Такую открытость можно объяснить тем, что Географическое общество, уходящее своими корнями к царской эпохе, не было государственным учреждением и избежало ста- линской централизации советской науки. В то же время нехарактерная для совет- ского периода междисциплинарность открыла дорогу темам, которые не могли быть подняты в других академических условиях.
26

Эта пестрая смесь разных людей в кругу Московского отделения Географиче- ского общества должна была стать основой для Еврейской историко-этнографиче- ской комиссии. Чернин, пользующийся доверием Вергелиса как переводчик с иди- ша в “Советиш геймланд”, предложил ему летом 1981 г. сотрудничество с видными учеными из Института этнографии АН. Удивительным образом, как позднее отме- тил Крупник, Вергелис согласился работать с не знакомыми ему близко, к тому же не говорящими на идише будущими авторами. Очевидно, он не знал об их связях с независимым еврейским движением и считал их благодаря занимаемым ими долж- ностям в Академии наук “политически благонадежными”; в любом случае позже он мог бы утверждать, что познакомился с ними именно в таком качестве6. В то же вре- мя Вергелис как главный редактор стремился омолодить свои кадры. Ему удалось организовать при Литературном институте им. Горького в 1981 г. специальный курс идиша, на котором, в частности, обучался Велвл Чернин (Estraikh 2008: 134). Такое расположение Вергелиса к молодым этнологам следует также рассматривать как по- пытку заполучить новых авторов и, следовательно, читателей.

6 Хотя Членов участвовал в подготовке симпозиума 1976 г., он сознательно не вошел в оргкомитет и не присутствовал на встрече с Вергелисом в 1976 г., так что у Вергелиса фактически не было причин ассоциировать его с национальным еврейским движением (ПМА: интервью с М. Членовым, 06.09.2017).
27 Осенью 1981 г. состоялась первая встреча Вергелиса и других редакторов жур- нала с будущими членами ЕЭИК. Крупник вспоминает о неожиданно быстром и предоставляющем большой простор для действий соглашении. В результате уче- ные получили в пользование помещение для рабочих встреч, а также возможность приглашать слушателей на лекции в редакцию, печатать свои тексты в журнале и редактировать их самостоятельно. Помимо этого, редакция согласилась выдать рекомендательные письма для работы в архивах, библиотеках и для проведения по- левых исследований, а также предоставить место в своем архиве для собранных уче- ными материалов. “Для ситуации в 1981 г. это были фантастически благоприятные условия” (Крупник 2017: 289).
28 Связь между создаваемой комиссией и журналом, который был известен своей антисионистской и антиизраильской позицией, могла рассматриваться только как эксперимент с неопределенным исходом. Обе стороны, надеясь извлечь из этого взаимодействия выгоду, шли на риск. ЕЭИК была заинтересована в легализации своих иудаистических исследований в противовес как официальному академическо- му, тематически ограниченному “востоковедению”, так и политизированной анти- сионистской пропаганде (Крупник 2017: 289). Несмотря на имеющиеся разногласия, обе стороны преследовали одну цель: получить возможность знакомить с еврейски- ми проблемами общественность.
29

Фактическая деятельность: встречи, исследования и публикации комиссии

На первых трех публичных лекциях, организованных недавно созданной ко- миссией в помещениях редакции “Советиш геймланд” в начале 1982 г., слушатели толпились даже в коридоре. С вводным докладом “Евреи Советского Союза” вы- ступил Членов, а затем Крупник рассказал о задачах, стоящих перед комиссией (Крупник 2017: 291). В феврале 1982 г. с докладом выступил Крупник, а в марте слу- шателям были предложены лекции Велвла Чернина, историка Рашида Капланова и Марка Куповецкого. Эти мероприятия собрали пеструю публику: члены редакции сидели здесь рядом с деятелями независимого еврейского движения. Однако вос- поминания Крупника о первом заседании в январе 1982 г. отражают также недове- рие и даже некоторую враждебность по отношению к Вергелису. По словам Круп- ника, Вергелис произнес “сумбурную речь”, а затем немедленно удалился (Крупник 2017: 291).
30

В тот вечер Вергелис, пожалуй, мог испугаться, увидев, кого он привел в “свой дом”. Возможно, только тогда он начал осознавать, что на встрече с сотрудниками Академии наук ему открыли лишь часть правды о новой комиссии. То, что в редак- ции вообще могло быть проведено три тематических вечера, свидетельствует не только о настойчивом стремлении главного редактора омолодить кадры “Сове- тиш геймланд”, но и о его мужестве. Перед третьим докладом на семинаре в марте Вергелис объявил о завершении публичных лекций, подчеркнув, что редакция не является клубом (Крупник 2017: 292). Тем не менее он сдержал свое обещание опубликовать тексты выступлений в своем журнале и предоставить рекомендатель- ные письма7. В 1982 г. в “Советиш геймланд” были напечатаны статьи Членова и Крупника (Архив Ваада 1).

7 См., напр., факсимиле официального рекомендательного письма Крупнику как автору журнала “Советиш геймланд” во время его поездки в Азербайджан осенью 1983 г. (Крупник 2017: 360).
31 После “изгнания” из редакции комиссия собиралась, по словам Крупника, в рамках обычного ежемесячного “квартирного” семинара (Крупник 2017: 293). В этих условиях в начале 1983 г. ЕЭИК составила устав, определяющий ее как “творческое объединение авторов” для изучения этнографии и истории культуры еврейского населения в Советском Союзе. Свою основную задачу комиссия видела в “подготовке научных и научно-популярных статьей и докладов, их обсуждении и рецензировании, содействии в публикации…”. В уставе подчеркивалась откры- тость комиссии для всех авторов независимо от их специальности или профессио- нального опыта — решающим фактором являлась научная ценность материала. Особый интерес представляли история и культурные традиции различных еврей- ских групп в Советском Союзе, а также историография и музееведение (Архив Ва- ада 1).
32 Таким образом, ЕЭИК превратилась в своего рода площадку, где происходил обмен знаниями и результатами исследований. На встречи в Москве регулярно при- езжали члены-корреспонденты из других городов, таких как Ленинград, Львов, Симферополь, Тбилиси и Вильнюс. С годами среди членов комиссии все больше было тех, кто подал заявление на выезд; волна эмиграции 1987–1988 гг. фактически привела к завершению деятельности ЕЭИК.
33 В 1983 г. Географическое общество организовало новый цикл лекций “Малые и дисперсные этнические группы в Европейской части СССР”, в который были включены и отдельные иудаистические темы. В 1985 и 1987 гг. соответственно появи- лись новые издания под эгидой Географического общества (Крупник 1985; Поспелов 1987; обширную библиографию см.: Крупник 2017: 328–336). Некоторые статьи чле- нов комиссии и дальше публиковались в “Советиш геймланд”. В конце 1980-х го- дов в эпоху перестройки Крупник и Куповецкий наконец смогли опубликовать свои исследования о курдских евреях в СССР в ведущем этнологическом журнале “Со- ветская этнография” (Крупник, Куповецкий 1988). Таким образом, Еврейской исто- рико-этнографической комиссии удалось добиться научной гласности даже в усло- виях “квартирных” семинаров. Несмотря на полулегальное существование, ЕИЭК по возможности использовала существующие государственные структуры и влияла на советскую общественность.
34

На обочине: позиция членов Еврейской этнографической комиссии, работавших в академии наук

В то время как в “Советиш геймланд” Членов и Крупник выступали гарантами серьезности совместного предприятия, в Институте этнографии АН СССР их пози- ции выглядели совершенно по-другому. Директор института Юлиан Бромлей был хорошо осведомлен о причастности Членова к независимому еврейскому движению. Когда в 1976 г. вышла клеветническая статья о преподавателях иврита, в т. ч. о Чле- нове, Бромлей вызвал его к себе и сказал: “Ладно, Михал Анатольевич, давайте мы с вами так договоримся: если мне скажут, чтобы я вас гнал, я вас немедленно выго- ню, а если ничего не скажут — работайте, я не против, но сами понимаете, будет немало сложностей” (Кошаровский б.г.; о преподавателях иврита начала 1970-х годов см.: Престина 2005: 221–278; Kosharovsky 2017).
35

Одним из внутренних противоречий Института этнографии было то, что он за- нимался изучением всех этнических групп на территории Советского Союза и за его пределами, за исключением одной — еврейской. В то же время многие его сотруд- ники сами были евреями. В анкетах работников академии графа “национальность” была заполнена, как и положено, в соответствии с паспортными данными. Внутрен- ний отчет в связи с аттестацией института Московским городским комитетом ком- партии содержит списки сотрудников, из которых становится очевидно, что после русских евреи составляли наиболее многочисленную этническую группу в институ- те (АРАН 1: 31)8.

8 Согласно этим данным, среди старших научных сотрудников было 49 русских, 12 евреев, 2 армянина, 2 украинца, 1 узбек и др. 
36 Благодаря своим научным публикациям и своей репутации ученого Членов дей- ствительно был в какой-то степени защищен, тем более что сам он никогда не по- давал заявления на выезд (Кошаровский б.г.). Однако от возможных обысков и до- просов в декабре 1976 г., в период подготовки симпозиума, Бромлей не смог бы его уберечь. Здесь Членова спасло решение советского руководства сначала разгромить политическое крыло еврейского движения, а ликвидацию “культурного” пока отло- жить. Тем не менее за неделю до симпозиума Членов предусмотрительно взял от- пуск (по договоренности с Бромлеем). Таким образом, руководство института могло делать вид, что не знает о том, что Членов в это время находился под домашним арестом и что его вызывали на допросы. Однако отныне карьерный рост в институ- те для Членова был невозможен (Членов 2015: 91), поэтому до должности старшего научного сотрудника, на которую он мог претендовать исходя из своих научных до- стижений, его так и не повысили (АРАН 2: 35–37; АРАН 3).
37 В том, что заявка на выезд была “точкой невозврата”, Членов напрямую убедил- ся весной 1981 г. на опыте своего коллеги и сподвижника по еврейскому независи- мому движению Анатолия Хазанова, который впоследствии также вошел в ЕИЭК. Уважаемый специалист по этноархеологии, древней и средневековой истории, сде- лавший себе имя и за границей публикациями о скифах и др., подал в 1980 г. доку- менты на выезд в Израиль (Хазанов 1975). Будучи единственным в комиссии докто- ром наук, Хазанов имел все основания для того, чтобы занять пост председателя ЕИЭК, однако и в этом ему препятствовал его статус “отказника”. После подачи заявления на выезд ученый был понижен в должности в институте и вынужден был выполнять вспомогательную работу и заниматься сбором информации. Когда в апреле 1981 г. подошел срок его переизбрания на должность, в совете Института разгорелась ожесточенная дискуссия. Несмотря на научные заслуги Хазанова, руко- водство отдела отказалось утвердить его в качестве старшего научного сотрудника, посчитав заявку на выезд “антипатриотическим поступком”. В ответ на просьбу уче- ного оценивать исключительно его научные достижения, Бромлей поинтересовался: “Какую работу Вы сейчас ведете?”. Своим вопросом Бромлей поставил Хазанова в тупик. Ученому ничего не оставалось, как честно ответить: “Реферативную”. Бромлей констатировал: “Т.е. не самостоятельную и не научную, не творческую”. И добавил: “Хочу еще раз подчеркнуть связь нашей науки с идеологией”. Членов, пытаясь защитить Хазанова, спросил, почему просьба о выезде считается антипа- триотичной, если обоснована исключительно семейными и родственными причи- нами? Кроме того, он имел право подать заявление на выезд за границу, согласно подписанному СССР Хельсинкскому заключительному акту, и это не противоречи- ло Конституции страны. Бромлей ответил на это безапелляционно: “Факт смены гражданства социалистического на капиталистическое, особенно на израильское, говорит сам за себя”. При последующем голосовании Хазанов не получил ни едино- го голоса: из 22 бюллетеней 20 было “против” и два недействительных, предполо- жительно принадлежащих ему самому и Членову (АРАН 4: 43–46). Наконец в 1985 г. Хазанов смог выехать из страны; он был принят профессором социологии и соци- альной антропологии в Еврейский университет в Иерусалиме, где одним из направ- лений его исследований стало изучение крымчаков (Khazanov 1989).
38

Членов остался в институте и с годами доказал, что достигнутое им (а позднее и Крупником) соглашение с Бромлеем было не просто договоренностью между людь- ми, стремящимися сохранить отношения, оно опиралось на научные достижения. Несмотря на то что и Членов, и Крупник являлись сотрудниками отдела Восточной и Южной Азии, Австралии и Океании, о путешествиях за границу, даже в социалис- тические страны, больше не могло быть и речи. Тем не менее в 1982 г. была опубли- кована работа о “Китовой аллее” (древнем культовом месте культуры Пунук, распо- ложенном на Крайнем Севере на п-ве Чукотка), получившая признание не только в СССР, но и за границей (Арутюнов и др. 1982). Во время своих экспедиций на пе- риферию оба исследователя должны были писать для государственных учреждений так наз. докладные записки о проблемах местного населения, а также составлять ре- комендации по их преодолению. Эти записки учитывались как научные достижения и включались во внутриинститутские отчеты о проделанной работе как публикации, несмотря на то, что предназначались для внутреннего пользования и нигде не печа- тались9. Такое положение вещей привело, казалось бы, к парадоксальной ситуации, о которой Членов позднее говорил: “…я, с одной стороны, был нехорошим челове- ком и сионистом, за мной бегал КГБ”. Однако, с другой стороны, во время поездок на Чукотку и в Магадан его (и Крупника) встречали местные руководители, которые просили экспертов из столицы отразить какие-то моменты в “записках” и дать реко- мендации (Членов 2015: 73). Подобная смена ролей в центре и на периферии — фе- номен, характеризующий поздний Советский Союз как империю.

9 Докладная записка Крупника “О ходе языкового строительства среди азиатских эскимосов Чукотского автономного округа” (НА ИЭА 1: 78), а также Докладная записка Богословской и Крупника в СM РСФСР “О состоянии и перспективах развития морского зверобойного промысла на Чукотке” (НА ИЭА 2: 92). Крупник также упоминает в своем списке публикаций статью 1982 г. в “Советиш геймланд” (НА ИЭА 3).
39

К этой противоречивости и правилам игры в период “развитого социализма” можно отнести и тот факт, что Членов в своем отчете о проделанной работе в конце 1983 г. указал статьи, опубликованные во время его сотрудничества с ЕИЭК, хотя на тот момент комиссия уже давно функционировала в рамках “квартирных” семи- наров. В этом же отчете в графе “общественная работа” Членов вызывающе упомя- нул: «…являюсь научным куратором еврейской историко-этнографической комис- сии при журнале “Советиш геймланд”» (НА ИЭА 2: 93). К своим публикациям он также причислил неопубликованные разработки по неизученным в то время еврей- ским коллекциям музеев Ленинграда и Грузии10. Тем не менее в эти годы у Членова была возможность изучать наследие Еврейского этнографического общества (пред- течи комиссии начала ХХ в.) в библиотеках и архивах Ленинграда. Этим вопросом он начал заниматься в 1982 г. во время официальных командировок, целью которых была работа над “плановыми темами”, хотя к исследованию северных народов со- бираемые ученым материалы не имели никакого отношения (АРАН 5, АРАН 6, АРАН 7). В Этнографическом музее Членов предъявил рекомендательные письма от “Советиш геймланд”, которые открыли ему доступ к еврейским коллекциям. В противном случае, учитывая область его исследований (коренные народы Севера), эти фонды были бы для него недоступны11. В таком лавировании и умелом обыгры- вании различных институциональных логик и проявлялось расширение возможно- стей в условиях позднесоветского периода: соблюдая правила игры, можно было до- биться того, что поначалу казалось недостижимым (Yurchak 2006). Бромлей тоже играл по этим правилам: в своем отчете о “выполнении плана” (в части, касающей- ся популяризации научных знаний) он перечислил статьи Крупника и Членова, вы- шедшие в “Советиш геймланд”, несмотря на то что иудаистические исследования официально в институте не велись (АРАН 8: 58).

10 Так, Членов перечислил в графе “научно-популярная работа” статью “Евреи в Советском Союзе”, вышедшую в “Советиш геймланд”, рукописи, среди которых были и обзоры еврейских коллекций различных этнографических музеев, а также неопубликованную работу “Проблемы этногенеза караимов” (в документе как “реферат по проблеме этногенеза караимов”. — Примеч. У.Х.) (НА ИЭА 2: 90, 92). 11 ПМА: интервью с М. Членовым, 06.09.2017. 
40

* * *

Еврейская историко-этнографическая комиссия прекратила свое существование в 1988 г. в связи с отъездом за границу многих ее членов. В то же время в условиях перестройки возникли новые возможности, которые привели к открытию различ- ных иудаистических научно-исследовательских институций. Так, Членов принял участие в организации Государственной классической еврейской академии им. Май- монида в Москве, где он занял должность профессора иудаики и гебраистики; в 2002 г. на учредительном съезде Евро-Азиатского еврейского конгресса в Москве он был избран его генеральным секретарем. Куповецкий стал профессором и дирек- тором Центра библеистики и иудаики в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ), основанном в 1991 г. в Москве. Таким образом, деятельность комиссии послужила своего рода основой для новых структур, возникших после распада Советского Союза.
41 Однако более поздние успехи членов ЕИЭК мешают оценке ее роли в развитии иудаики в условиях первой половины 1980-х годов. Был ли стакан наполовину пуст, поскольку всего через несколько месяцев работы в помещениях редакции “Советиш геймланд” комиссию вынудили вновь собираться на частных квартирах? Или же он был наполовину полон, потому что благодаря рекомендательным письмам “Сове- тиш геймланд” ЕИЭК смогла обеспечить своим сподвижникам доступ к архивам и возможности для публикации? Или же в этих встречах в гостиных частных квартир и вовсе можно усмотреть (разумеется, при других обстоятельствах и условиях) па- раллель феномену партисипаторных исторических исследований, который пример- но в это же время возникает в ФРГ с распространением исторических мастерских, занимавшихся изучением “забытых” вопросов, находившихся за пределами основ- ных исследовательских направлений университетов (Wüstenberg 2009)?
42 Можно сделать вывод, что деятельность Еврейской этнографической комиссии происходила как бы вне советской действительности, но одновременно была ее не- отъемлемой частью. ЕИЭК не создавала иной альтернативной общественности, как и до нее, была лишь дихотомия “государство — диссидентское независимое еврей- ское движение”. Напротив, члены комиссии знали, как использовать в своих целях внутреннюю логику функционирования различных учреждений или противоречия, существовавшие между ними. Руководителям ЕИЭК удалось создать условия для самостоятельной легальной научной деятельности в сфере иудаики там, где изна- чально никто не мог и предполагать: в неустойчивом треугольнике взаимоотноше- ний, в котором все стороны постоянно находились в поиске баланса — независимое еврейское движение, журнал “Советиш геймланд” (в его сложном лавировании между пропагандистскими запросами и позиционированием себя в качестве лазей- ки для публикации еврейских тем) и Академия наук (где официально не велись иудаистические исследования).
43 Для этого всем сторонам было необходимо преодолеть стереотипы, развеять образ врага и увидеть общие интересы. Так “Советиш геймланд” и его редакторы надеялись привлечь молодых авторов и расширить читательскую аудиторию; пред- ставители независимого еврейского движения — получить путем различных согла- шений новые институциональные возможности; а этнологи ИЭ АН СССР Членов и Крупник — добиться в своем институте modus vivendi, которое позволяло бы за- ниматься вопросами иудаики в рамках “плановых тем”.
44

Еврейская историко-этнографическая комиссия — это продукт своего поколе- ния; ее активисты родились в 1940–1950-х годах и научились играть “по советским правилам” (см.: Yurchak 2006): с одной стороны, делая то, что от них требовалось, с другой — наполняя эти действия собственным содержанием (как, например, Чле- нов, представлявший свою деятельность в комиссии “общественной работой”). Од- нако не случайно именно с научными кругами связано возникновение в условиях позднесоветского социализма такой сложной сети, как ЕИЭК, где совершенно раз- ные субъекты смогли привести свои интересы к общему знаменателю. Так, в столк- новении интересов “квартирных” семинаров и публикуемых академических работ (или, как в случае с “Советиш геймланд”, научно-популярных статей) зародился дискурс о евреях и их активном присутствии в советской действительности (Koma- romi 2010: 55). Именно в области иудаистических исследований удалось добиться того, что на протяжении многих лет требовали и за что боролись советские правоза- щитники: создания открытого публичного диалога. “Это, может быть, параллельная наука, но не официальная”12, — подытожил Куповецкий, говоря о работе Еврейской историко-этнографической комиссии.

12 ПМА: интервью с М. Куповецким, 11.09.2017.
45

Пер. с нем. Л.А. Финченко

References

1. Arutyunov, S.A., I.I. Krupnik, and M.A. Chlenov. 1982. Kitovaia alleia: drevnosti ostrovov proliva Seniavina [Whalebone Alley: The Antiquities of the Seniavin Strait Islands]. Moscow: Nauka.

2. Beckerman, G. 2010. When They Come for Us, We’ll Be Gone: The Epic Struggle to Save Soviet Jewry. Boston: Mariner Books.

3. Blady, K. 2000. Jewish Communities in Exotic Places. Northvale: Jason Aronson.

4. Charny, S. 2004. Pozdnesovetskaia i postsovetskaia iudaika [Late Soviet and Post-Soviet Jewish Studies]. In Materialy Odinnadtsatoi ezhegodnoi mezhdunarodnoi mezhdistsiplinarnoi konferentsii po iudaike [Proceedings of the Eleventh Annual International Interdisciplinary Conference on Jewish Studies], edited by R.M. Kaplanov, 2: 133–162. Moscow: Institut slavianovedeniia RAN.

5. Chernin, V.Yu. 1983. O poiavlenii etnonima “krymchak” i poniatiia “krymchakskii iazyk”. In Geografiia i kul’tura etnograficheskikh grupp tatar v SSSR [Geography and Culture of Tatar Ethnographic Groups in USSR], edited by I.I. Krupnik, 93–104. Moscow: Moskovskii filial Geograficheskogo obshchestva SSSR.

6. Chlenov, M.A. 1982. Yidn in der sovetnfarband [Jews in the Soviet Union]. In Sovetish Hejmland 7: 99–103.

7. Eichwede, W. 2010. “Entspannung mit menschlichem Antlitz”. KSZE, Menschenrechte und Samizdat [“Detente with a Human Face”. CSCE, Human Rights and Samizdat]. Osteuropa 11 (60): 59–83.

8. Estraikh, G. 2004. The Portrayal of Palestinian Arabs in the Moscow Yiddish Monthly “Sovetish Heymland”. In Jews, Muslims, and Mass Media: Mediating the “Other”, edited by T. Parfitt and Yu. Egorova, 133–143. London: RoutledgeCurzon.

9. Estraikh, G. 2008. Yiddish in the Cold War. London: Routledge.

10. Khazanov, A. 1989. The Krymchaks. A Vanishing Group in the Soviet Union: To the Memory of L.I. Kaia. Jerusalem: The Hebrew University of Jerusalem.

11. Khazanov, A.M. 1975. Sotsial’naia istoriia skifov. Osnovnye problemy razvitiia drevnikh kochevnikov evraziiskikh stepei [Social History of the Scythians. Main Problems of the Development of Ancient Nomads in the Eurasian Steppe]. Moscow: Nauka.

12. Komaromi, A. 2010. Jenseits von Gutenberg. Die Dynamik der dissidentischen Öffentlichkeit [Beyond Gutenberg. The Dynamic of the Dissident Public]. Osteuropa 11 (60): 43–57.

13. Kosharovsky, Y. 2017. “We Are Jews Again”: Jewish Activism in the Soviet Union. New York: Syracuse.

14. Krupnik, I.I. 1982. Problemen fun ėtnografišer foršung ba di idn in FSSR [Problems of Ethnographic Research of Jews in USSR]. Sovetish Hejmland 8: 137–145.

15. Krupnik, I.I., ed. 1985. Malye i dispersnye etnicheskie gruppy v Evropeiskoi chasti SSSR: geografiia rasseleniia i kul’turnye traditsii [Small and Disperse Ethnic groups in the European part of USSR: Geography, Settlement and Cultural Traditions]. Moscow: Geograficheskoe obshchestvo SSSR.

16. Krupnik, I.I. 1992. Problemy etnograficheskogo izucheniia evreev v SSSR: vosem’ let spustia (1982– 1989) [Problems of Ethnographic Research of Jews in the Soviet Union: Eight Years Later (1982– 1989)]. In Istoricheskie sud’by evreev v Rossii i SSSR: nachalo dialoga [Historical Fates of Jews in Russia and the Soviet Union: Beginning of a Dialogue], edited by I.I. Krupnik, 28–40. Moscow: Evreiskoe istoricheskoe obshchestvo.

17. Krupnik, I.I. 2017. Kak my zanimalis’ istoriei… i etnografiei: k 35-letiiu Evreiskoi istoriko-etnograficheskoi komissii, 1981–1990 gg. [How We Practiced History… and Ethnography: To the 35th Anniversary of the Jewish Historical and Ethnographic Commission, 1981–1990]. In Sovetskaia iudaika: istoriia, problematika, personalii [Soviet Judaica: History, Problems, Persons], edited by M. Kupovetskii, 286–360. Jerusalem; Moscow: Gesharim; Mosty kul’tury.

18. Krupnik, I.I., and M.S. Kupovetskii. 1988. Lakhlukhi — kurdistanskie evrei v SSSR [Lakhlukhi — Kurdistan Jews in the Soviet Union]. Sovetskaia etnografiia 2: 102–111.

19. Kupovetskii, M.S., ed. 2017. Sovetskaia iudaika: istoriia, problematika, personalii [Soviet Judaica: History, Problems, Persons]. Jerusalem; Moscow: Gesharim; Mosty kul’tury.

20. Kupovetskii, M.S. 1983. Dinamika chislennosti i rasselenie karaimov i krymchakov za poslednie dvesti let [Dynamics of Population and Settlement of Karaites and Krymchak in the last 200 years]. In Geografiia i kul’tura etnograficheskikh grupp tatar v SSSR [Geography and Culture of Tatar Ethnographic Groups in USSR], edited by I.I. Krupnik, 75–93. Moscow: Moskovskii filial Geograficheskogo obshchestva SSSR.

21. Kupovetsky, M. 2007. Aron Vergelis: Survivor of the Destruction of Soviet Yiddish Culture, 1949– 1953. Jews in Russia and Eastern Europe 1: 40–94.

22. Mochalova, V. 2011. Jewish Studies in Russia in the Post-Communist Era. Journal of Modern Jewish Studies 1: 119–133.

23. Nathans, B. 2015. Talking Fish: On Soviet Dissident Memoirs. Journal of Modern History 87: 579– 614.

24. Nathans, B., and K. Platt. 2011. Socialist in Form, Indeterminate in Content: The Ins and Outs of Late Soviet Culture. Ab Imperio 2: 301–324.

25. Pospelov, E.M., ed. 1987. Etnicheskie gruppy v gorodakh Evropeiskoi chasti SSSR. Formirovanie, rasselenie, dinamika kul’tury [Ethnic groups in the Cities of the European Part of USSR. Formation, Settlement, Cultural Dynamics]. Moscow: MFGO.

26. Prestina, L.F. 2005. Slovar’ zapreshchennogo yazyka. K 125-letiiu F.L. Shapiro [Dictionary of a forbidden language]. Minsk: MET.

27. Shcharansky, A. 1998. Fear No Evil. The Classic Memoir of One Man’s Triumph over a Police State. New York.

28. Uehling, G. 2004. Beyond Memory. The Crimean Tatars’ Deportation and Return. New York: Palgrave Macmillan.

29. Veidlinger, J., ed. 2016. Going to the People. Jews and the Ethnographic Impulse. Bloomington: Indiana University Press.

30. von Saal, Y. 2014. KSZE-Prozess und Perestroika in der Sowjetunion. Demokratisierung, Werteumbruch und Auflösung 1985–1991 [CSCE and Perestroika in the Soviet Union. Democratization, Upheaval of Values and Dissolution 1985–1991]. München: Walter de Gruyter.

31. Wüstenberg, J. 2009. Vom alternativen Laden zum Dienstleistungsbetrieb: The Berliner Geschichtswerkstatt — A Case Study in Activist Memory Politics. German Studies Review 3: 590–618.

32. Yurchak, A. 2006. Everything Was Forever, Until It Was No More. The Last Soviet Generation. Princeton: Princeton University Press.

Comments

No posts found

Write a review
Translate