Постановка проблемы и источниковая база. Пандемия COVID-19 и связанные с ней ограничения нанесли ощутимый удар по уровню жизни населения, снизилась мобильность и актуализировались фобии «другого»¹. Еще в 2018 г. опросы общественного мнения фиксировали рост мигрантофобии. Основной ее фокус сосредоточился на выходцах из азиатских стран². Между тем ведущими поставщиками рабочей силы на российский рынок труда в последние два десятилетия являются Узбекистан и Таджикистан³. На фоне кризисов, вызванных пандемией, обострилась потребность российской экономики в рабочей силе, а убыль населения в 2020 г. показала рекордные значения в 500 тыс. чел⁴. Положение осложняется крайне неравномерным распределением населения по территории РФ. Азиатская часть России занимает 13 млн. 133 тыс. кв. км, что составляет 77% всей площади страны, а население 37,8 млн. человек, т.е. не более четверти и продолжает сокращаться⁵ [Зиверт, Захаров, Клингхольц, 2011; Рыбаковский, Савинков, Кожевникова, 2018; Смирнова, 2020]. Учитывая стратегическое значение этих территорий, возрастает потребность в оценке конфликтного потенциала взаимодействия мигрантов и принимающей стороны (подробнее см.: [Октябрьская, Соболева, Антропов, 2015; Бритвина, Могильчак, 2018; Бритвина, Могильчак, Савчук, 2018; Avdeeva, 2018]). Особенно это касается регионов, центрами которых являются миллионники (Челябинск, Екатеринбург, Омск, Новосибирск и Красноярск)⁶. В представленной статье мы определим траектории трансграничной мобильности, выявим симпатии и антипатии населения в отношении мигрантских групп и обсудим оценки влияния миграции на региональные сообщества Урала и Сибири. Источниковую базу составили материалы опросов населения Омской, Новосибирской, Свердловской, Челябинской областей и Красноярского края, прошедшие в сентябре-ноябре 2020 г. в рамках реализации проекта «Этнодемографические процессы в Азиатской России: современная ситуация, прогнозы и риски». Среди массива данных нас интересовало отношение к миграции из Средней Азии и Китая. Задействовано 2 тыс. респондентов (в каждой области по 400), гендерное соотношение 46% мужчин, 56% женщин, в возрасте от 18 до 81 года. Выборка репрезентативная, соответствует социально-демографическим характеристикам взрослого населения данных регионов, обеспечена погрешность не более 5%. Международная миграция: «за» и «против». Реакция защиты «своего» пространства, выраженная в установке не пускать «чужих», достаточно равномерно представлена во всех регионах (от 42,5% в Омской области и до 51,5% в Новосибирской) (см. табл. 1). На наш взгляд, здесь выделяются «противники», стабильные «благожелатели», «конъюнктурщики», чье мнение колеблется и «равнодушные» [Бритвина, Могильчак, 2018]. Соотношение определяет позиция последних. Создание условий для регулярных и продолжительных взаимодействий разных групп мигрантского и немигрантского населения на основе разнообразных ресурсов соответствующей территории позволит ослабить негативные стереотипы и понизить уровень тревожности в ситуации контакта с «другим». За полученными данными кроется, в том числе и запрос на системное регулирование социально-демографических процессов. В условиях оттока населения и естественной убыли в большинстве регионов Урала и Сибири пристальное внимание приковано к трансграничным миграциям. Положительная динамика наблюдается только в Новосибирской области. В последние годы это основная точка притяжения внутрироссийских и международных мигрантов на просторах Сибири (в 2019 г. общий прирост 4,7 тыс.)⁷. Остальные регионы теряют население⁸.

Таблица 1

Надо ли ограничить приезд иностранцев в Россию (в %)⁹?

Траектории международных миграций. Отражение географии стран исхода в оптике общественного мнения, его чувствительность к факту присутствия той или иной группы влияют на риски восприятия миграции. В оценках траекторий и «заметности» участников трансграничной мобильности игнорируются возвратные миграции, влияние экономических спадов на динамику трудовой миграции, развитие практик возвращения «домой» и др (см. подробнее: [Абашин, 2017]). В каждом российском регионе преобладают выходцы из той или иной страны. Москва и Красноярск обозначается экспертами как города с высоким удельным весом кыргызов, Санкт-Петербург – узбеков, Свердловская область – таджиков и китайцев и др¹⁰ [Варшавер, Рочева, Иванова, Ермакова, 2020]. По данным Росстата и результатам обследования труда мигрантов в 2019 г. на Урале и в Сибири представлены в основном казахстанцы. Выходцы из Таджикистана и Узбекистана являются второй по численности группой мигрантов в восточных регионах России (см. табл. 2 и 3). Удельный вес кыргызстанцев незначителен на Урале (6,9%), но повышается в Сибири (9,97%) [Межэтнические отношения и миграционная ситуация, 2020, 139].

Таблица 2

Миграция населения субъектов РФ со странами СНГ в 2019 г¹¹.

Таблица 3

Международные мигранты в возрасте 15 лет и старше, обычно проживающие на территории Челябинской, Свердловской, Омской, Новосибирской областей и Красноярского края по стране происхождения (в тыс. чел., по данным выборочного обследования труда мигрантов в 2019 г.)¹²

Несоответствие численности приезжих из КНР¹³ (весьма скромной в сравнении с выходцами из Средней Азии), распределению по регионам и «заметностью» для населения служит индикатором китаефобии, бытования стереотипа о многочисленности китайцев (Челябинск и Омск). В Челябинске сохранился «Китайский» рынок, но сегодня большую часть торговцев составляют среднеазиатские мигранты. Российско-казахстанский фронтир во многом определят миграционную ситуацию на Урале и в Сибири. С 1990-х гг. приграничные области РФ испытали масштабный приток русскоязычного населения из Северного Казахстана¹⁴, который продолжается до сих пор. В 2021 г. Челябинск вошел в топ-10 российских городов, привлекательных для квалифицированных мигрантов. В столице Южного Урала ищут работу обычно граждане Казахстана¹⁵. Будучи в большинстве русскими, мигранты из Казахстана не выделяются этнокультурной спецификой. В Челябинской и Омской областях казахстанцы, по мнению опрошенных, являются заметными участниками международных миграций (для 22% и 36%) (см. табл. 4). После граждан Казахстана в Челябинской и Свердловской областях преобладают выходцы из Таджикистана и Узбекистана. От четверти до примерно трети опрошенных указывали Таджикистан основным источником международных миграций за исключением респондентов из Омской области (10%). Там этот показатель соответствует облику международной миграции. Екатеринбург входит в число пяти российских городов, куда чаще всего следуют мигранты из этой страны¹⁶. В Челябинске есть места концентрации мигрантов, где представлены преимущественно таджики (окрестности «Китайского» и «Каширинского» рынков). В 2019 г. домохозяйства активно привлекали на работу иностранных трудовых мигрантов¹⁷. В основном таджикистанцев (15,5 тыс. – Челябинская область, 4,5 тыс. – Свердловская, 12,8 тыс. и в Красноярском крае). Мигранты из Узбекистана заметны в Свердловской (25%), Омской (22%) и Новосибирской (29%) области, что не противоречит их количественному распределению (см. табл. 4 и табл. 3). В дополнении к этому домохозяйства Новосибирской области привлекли наибольшее число узбекистанцев среди всех рассматриваемых регионов – 16,3 тыс. Четко полученные данные отразили присутствие кыргызстанцев. Прослеживается тренд на Сибирские регионы, где их удельный вес в целом выше, нежели на Урале. Кроме того, только в Красноярском крае зафиксировано привлечение домохозяйствами на работу граждан Кыргызстана (1,8 тыс.).

Таблица 4

Из каких стран приезжает больше всего мигрантов в Ваш регион (в %)¹⁸?

Фокусировка этнофобий. По оценкам экспертов сегодня сложилась устойчивая «этническая иерархия» отношения к приезжим. Украинцев и белорусов воспринимают более благожелательно, чем выходцев с Кавказа или из стран Азии [Мукомель, 2017; Кузнецов, 2017; Bessudnov, 2016]. Отношение к большинству иноэтничных мигрантов носит устойчивый негативно-безразличный характер. Для большинства уральских и сибирских регионов, переживающих миграционную и естественную убыль, источником роста этнофобий служит тренд на сокращение численности «славянского» населения, скрытое или явное опасение стать «меньшинством» [Соловей, 2006; Kupiszewski, Kupiszewska, Brunarska, 2017].

Таблица 5

Как вы относитесь к мигрантам из следующих стран? ¹⁹(в %)

Симпатии респондентов сосредоточены на мигрантах из Украины, Беларуси и Казахстана, а антипатии – на азиатах и кавказцах. Высокие нейтральные значения (от 49% до 70,5%) могут скрывать вполне определенные отрицательные установки (отчуждение, дегуманизация и т.д.). С точки зрения функционирования мнения группы как динамической системы наименее предсказуемо поведение настроенных нейтрально. Эта категория может при определенных условиях определять уровень напряженности и основные реальные последствия конфликтных ситуаций. Приезжие из Средней Азии слабо защищены от различных форм дискриминации, проживают изолированно от принимающей стороны, составляя группу мигрантов наименее интегрированных в общество [Эндрюшко, 2020]. Не без активного участия медиа распространились негативные стереотипы, у принимающей стороны укоренилась настороженная позиция и отстраненность [Нестерова, Суслова, 2017; Ивлева, Тавровский, 2019; Данилко, 2020]. Например, в Екатеринбурге в отношении таджиков зафиксирована наибольшая социальная дистанция населения по методике Богардуса [Бритвина, Могильчак, Савчук, 2018, 139]. В восприятии принимающей стороны среднеазиатская миграция и ее участники обезличены («все на одно лицо»), воспринимаются с помощью простых образов («таджик как собирательный образ») [Dyatlov, Dyatlova, 2020, 631; Мукомель, 2017, 34]. Даже в регионах, где кыргызстанцы представлены не значительно, интенсивность отрицательных установок к ним не отличается от восприятия более многочисленных узбекистанцев и таджикистанцев (Челябинская 34% и Омская область 32%) (см. табл. 5). В этих же регионах китаефобия выражена более рельефно (29% и 32% соответственно). В Челябинской области это может быть связано с деятельностью «китайских» теплиц, вызвавших волну возмущения общественности и серию тревожных публикаций в медиа (опасения китаизации уральского села, разорение аграриев и др.). Беспокойство жителей пригорода Омска в последние несколько лет вызвано строительством поселка для китайских рабочих²⁰. Влияние «другого» на ситуацию в регионах Урала и Сибири. Реакция защиты «своего» пространства проявилась в оценках воздействия «другого» на социальные институты. Это показывает стремление сохранить определенный статус для большинства «своего» (русского или, в крайнем случае, не мигрантского) населения, остро ощущающего социальную незащищенность, малочисленность и неуверенность в будущем. Положительны оценки в сфере демографии, экономики и сельского хозяйства, остальные эффекты восприняты респондентами негативно (см. табл. 6).

Таблица 6

Как Вы считаете, какое влияние оказывают иностранные мигранты на ситуацию в регионе? (в %)

По мнению уральцев, миграция благотворно сказывается на демографической ситуации и экономике (42,5% и 46% в Челябинской, 44,5% и 50% в Свердловской). Позиция относительно последствий миграции для этих сфер в сибирских регионах более сдержана. Только в Новосибирской области по этим параметрам заметны позитивные показатели (36,5% и 45%). Несмотря на некоторое присутствие положительных оценок, во всех регионах влияние миграции на сельское хозяйство оценивается деструктивно. Это вызвано стремительным упадком села, зависимостью аграриев от рабочей силы из-за рубежа и активной деятельностью «китайских» теплиц²¹. В большей степени такие результаты мы видим у респондентов Челябинской области (64%) и Красноярского края (61,5%). Наиболее негативные оценки во всех регионах смещены на общественно-политическую ситуацию (от 49,5% до 71,5%), динамику цен на товары, услуги и недвижимость (от 46% до 71,5%), медицину (от 51% до 74%). Примечательно, что, по мнению учащейся молодежи (18-20 лет), миграция ухудшает криминогенную ситуацию и создает давление на рынок труда. В Новосибирской области этого мнения придерживались 70% и 68% респондентов этой возрастной группы, в Челябинской – это 53% и 52%, в Свердловской 60% и 56%. При этом иностранные граждане в этих регионах совершили в 2019-2020 гг. не более 2-3% от общего количества зарегистрированных преступлений²². Миграция воспринимается как явление, тесно связанное с некачественным управлением в регионах, недоверием власти и институтам, нарастающей социальной несправедливостью [Мукомель, 2017; Межэтнические отношения и религиозная ситуация, 2020]. Острая потребность в ее восстановлении, не реализуемая в соответствии с существующими запросами, скрыто или явно формирует резко негативные представления о влиянии миграции на качество жизни. Трансграничная мобильность квалифицируется как вторжение «чужих», становясь мощным раздражителем. Повышение нагрузки на социальную инфраструктуру формирует и легитимирует представление о сферах, где мигранты «допустимы», а где их присутствие неприемлемо. Заключение. Безразлично-негативные диспозиции в отношении миграции отразили рост запросов населения на решение социальных задач и проблем межэтнических отношений в локальных сообществах Урала и Сибири. Фокус аутгрупповой неприязни смещается с «кавказцев» на «азиатов». Это вызвано низкой степенью их интегрированности, активизацией трансграничных обменов, устойчивостью негативных стереотипов и скромным опытом повседневных взаимодействий. Несмотря на малочисленность китайцев, относительно первого постсоветского десятилетия, массовое сознание болезненно реагирует на появление объектов их хозяйственной деятельности и даже недолговечных «китайских» локаций. В условиях динамичного оттока населения, непростой социально-экономической ситуации на востоке России, необходимо направлять усилия на интеграцию среднеазистких мигрантов, формирующих основу трансграничных перемещений.