ВВЕДЕНИЕ

Трансатлантическое сотрудничество по своей природе подвижно, поэтому трансформации (системные и несистемные изменения) составляют содержание его «позитивного взаимодействия», к которому, среди прочего, относятся простая ситуативная солидарность и более значимое единство.

В настоящее время о единстве в НАТО его участники говорят очень много, что делает данный феномен особенно актуальным и побуждает исследователей заняться им внимательнее.

Исходной гипотезой этой статьи стало предположение, что единство в НАТО, несмотря на отличающихся по силе и влиянию участников, должно развиваться в рамках какого-то общего подхода, поскольку в противном случае вряд ли вообще можно о нём говорить.

Хронологические рамки (1981 г.) обусловлены приходом администрации Р. Рейгана в Белый дом и традиционным для таких случаев знакомством с делами [Аничкин О.Н., 1981; Иванян Э.А., 1984; Никонов В.А., 1989].

Статья продолжает изучение сути и механизмов трансформаций в истории НАТО [Синдеев А.А., 2021].

ОБЩИЙ ПЛАН ЕДИНСТВА

Безальтернативность роли и места Соединённых Штатов в жизни союзников и партнёров создавала особые отношения и зависимости, которые канцлер Г. Шмидт, якобы всегда «веривший» «в необходимость твёрдого и связующего альянса» [1: 69], характеризовал дуалистично.

В первом интерпретационном варианте речь шла об ориентации европейцев «на американское лидерство» и о желании это лидерство «не почувствовать» [1: 690], иными словами – о настрое Западной Европы.

Исходным допущением второго варианта была большая, нацеленная на переформатирование контактов и реализацию согласованных ранее «существенных западных позиций», дипломатическая игра, в которой «США [и сами] не должны производить впечатление, будто бы они вообще руководят» [1: 570].

Одним из средств ослабления чувствительности воздействия Соединённых Штатов становилось «просвещение» новых администраций о положении дел в Европе, поскольку «в конвое из 15-ти судов (намек на количество членов НАТО в то время. – А.С.) с каждой сменой капитана на одном из кораблей нельзя заставлять весь конвой следовать новым курсом; это опасно, так как Советский Союз годами придерживается одного курса» [1: 1146].

В случае с Р. Рейганом Федеративной Республике было важно утвердить представление о широком понимании безопасности и оборонной политики, о значении разнопланового влияния на СССР, о том, чтобы не допустить расширение зоны ответственности НАТО и о сбалансированном, не препятствующем успешному экономическому развитию, взносе в общую оборону.

По мнению Шмидта, «американское правительство [должно] научиться тому, что оборонную политику можно строить не только на финансах. Нужен персонал, нужны мотивация, подготовка (Ausbildung). И лишь на четвёртом месте находится военная оснащённость» [1: 570].

В ином ракурсе, но в схожей логике выступал министр иностранных дел Г.Д. Геншер, с точки зрения которого «нельзя позволить Брежневу играть роль ангела мира; его нужно заставить спуститься с небес на землю, за стол переговоров», так как «слабость воодушевляет диктаторов», а «твёрдость и готовность идти на переговоры – это часть [западной] концепции» [1: 364].

Впрочем, Шмидт, весьма не убеждённый в «чутье» склонного «к чёрно-белой живописи» Вашингтона, рекомендовал западноевропейским коллегам «вести себя не слишком громко (cocky)», «не слишком высовывать голову» [1: 69], но при этом активнее развивать натовский формат, направленный на усиление влияния европейских стран-участниц.

В контексте возможного присоединения Испании к альянсу федеральный канцлер, к примеру, заметил: «Вступление имеет преимущество: Испании не нужно будет больше опираться исключительно на США» [1: 567].

Начальные установки администрации Р. Рейгана внушали ФРГ осторожный оптимизм. Вспомним заявление государственного секретаря А. Хейга о работе в плановом консультативном режиме и его заверение, «что отношения между Бонном и Вашингтоном составляют основу западной безопасности». Без них она якобы вообще невозможна [1: 328].

Главным сцепляющим элементом единства был общий противник в лице СССР, которого администрация Рейгана не хотела «признавать равным себе на международной арене (weltpolitisch) и предоставлять ему право голоса во всех мировых делах» [1: 1098], но который, несмотря на это, всё равно воспринимал себя «одним из гарантов европейской безопасности [и считал], что безопасность каждой европейской страны неделимо с [ним] связана» [1: 1169].

Ситуационным элементом единства часто выступала уверенность в собственных силах. Г. Шмидт, к примеру, полагал, что «Запад во всех сферах имеет лучшие карты»; ему «нужно только быть готовым сдавать» их [1: 356].

В ходе обсуждения конкретных вопросов единство переставало быть единым. Если 8 июля 1981 г. постоянный представитель Великобритании в НАТО сэр К. Роуз предлагал «оставить Советский Союз в неведении касательно реакции Запада на случай нападения [на Польшу], но одновременно дать понять, что цена нападения будет высокой» [1: 1022], то постоянный представитель Франции К. Арно на том же заседании был менее категоричен. «Запад, – считал он, – должен избежать любого впечатления, будто бы он намерен раздувать костёр» [1: 1022]. Представитель США У. Беннет-младший был вынужден напомнить коллегам, что «меры Запада – это решающий фактор, чтобы удержать Советский Союз от нападения на Польшу» [1: 1023]. Да и «поставки оружия вновь считаются важными инструментами внешней политики» [1: 1099].

Не стоит забывать, что «требование усилить политическую и финансовую роль Германии в глобальной политике мирового порядка» автоматически соотносилось в ФРГ «со снижением профицитов в текущих балансах» [1: 590], вследствие чего союзники и партнёры по НАТО должны были, по мнению западногерманских политиков, решать, как долго они способны сохранять в своих рядах ослабленную в экономическом и финансовом плане страну.

Помимо временных затрат на согласование общей позиции, противоречий, вызванных одновременным удержанием США в Европе, сдерживанием их влияния и использованием освобождённых благодаря Америке национальных ресурсов, периодически возникали сомнения в готовности Вашингтона защищать «европейскую свободу» [см. в этом контексте: 3: 147-160].

Не стал исключением и приход в Белый дом команды Рейгана, который, с одной стороны, предсказуемо заявил о нежелании начинать военные действия, «если бы произошло советское нападение на Польшу» [1: 835]; с другой стороны – выразил сожаление, что при сооружении Берлинской стены был упущен исторический шанс «сломить её» [1: 835]. Г. Шмидт вряд ли понял различия между обеими ситуациями: ведь участниками выступали не входившие в НАТО ПНР и ГДР.

«Отложенная» готовность защищать настораживала, как и то, что внешнеполитические результаты в связке администрация – Конгресс были «не всегда предсказуемы», а «игроки внутри администрации выделялись не согласованными друг с другом заявлениями» [1: 1102; см. подробнее: Bierganns С., 2021: 39-58].

Вышеизложенное позволяет изложить три гипотезы и поставить две исследовательские проблемы.

1. В истории НАТО всегда присутствовали опасения относительно позиции Соединённых Штатов. Западноевропейским союзникам Америки постоянно приходилось отвечать на вопрос «Что нужно (с)делать, чтобы (по)ладить с США?», а значит – разрабатывать, поддерживать и корректировать национальные стратегии взаимодействия с Вашингтоном. Подчинение американцам и их доминирование в альянсе – наиболее простое, но отнюдь не единственно возможное результативное наполнение подобных стратегий. 7 октября Шмидт говорил «новичку» Миттерану, что «его опыт учит, как США чрезвычайно легко впадают из одной крайности в другую. Это представляет большую опасность для существования альянса» [1: 1537]. Через девять дней Рейган подтвердил правоту слов Шмидта, ответив на вопрос журналиста «об ограниченном применении ядерного оружия в случае конфликта с СССР»: «Честно говоря, я не знаю» [1: 1613; см. также: 2: 223-310].

2. Единство стран НАТО представляет собой сложный симбиоз национальных и межгосударственных взаимодействий с многочисленными ситуативными динамичными и статичными элементами и балансами. Если руководствоваться довольно простым определением внешней политики, данным тем же Рейганом 7 июля 1981 г. в Чикаго, то «использование здравого человеческого рассудка в обращении с друзьями и возможными противниками» [1: 1097] пришлось бы умножить на количество ситуаций, на общее число участников, на их интересы, ресурсы, важность и срочность (раз)решения проблем, то есть на кризисность и на плановость.

3. Процесс достижения баланса может не оставить времени на проверку его эффективности и усилить инерционность дальнейших политических шагов. Побочное влияние инерционности состоит в поддержании – через зацикленность на себе – структур западного мира. При этом нужно понимать, что роль инерционной составляющей в средствах и подходах НАТО и в политике сохранения альянса окончательно не изучены ни историками, ни политологами.

4. Совершенно неясно, что произойдёт в ситуации «кипения» мира, или одновременного действия множества вызовов. Спешка при принятии решений и непродуманные последствия способны подорвать или (видо)изменить используемую годами модель достижения единства.

5. Современный вариант единства является продуктом эволюционирующего, но остающегося пока комфортным для Запада миропорядка.

ВЗАИМНОЕ ДАВЛЕНИЕ В БОРЬБЕ ЗА «ДВОЙНОЕ РЕШЕНИЕ»

Страны Запада привыкли существовать в условиях имеющегося в их пространстве комплексного давления. Для единства и сплочения взаимное (внутреннее) давление, по всей видимости, жизненно необходимо.

Дать чёткое определение данному давлению чрезвычайно трудно, поскольку в доступном для исследователей формате оно проявляется лишь эпизодически. Три гипотезы видятся нам наиболее перспективными: 1) «вызовы» продуцирует не только, а подчас и не столько, внешняя среда; 2) адресаты и сила взаимного давления различаются; 3) сначала придётся исходить по крайней мере из двух уровней.

На низовом уровне привычно «располагаются» собственные сторонники. Вспомним, как Шмидт увещевал социал-демократов касательно фронды по «двойному решению»: «Каждый, – констатировал он, – кто теперь попытается поставить под вопрос или модифицировать "двойное решение", навредит альянсу . Если Германию “вытеснят” в особое положение, то пострадает необходимая (ausreichend) оборона Запада» [1: 69].

На межгосударственном уровне оттачивается аргументация, соединяются в единое целое рекомендации и пояснения, звучат скрытые угрозы. Не делалось исключений и для Соединённых Штатов.

Тот же Шмидт многократно заявлял, что реализация «двойного решения» – это «тест на то, окажется ли альянс в состоянии перед лицом усиленной советской пропаганды реализовать однажды принятое решение . Если реакция будет характеризоваться мягкостью и слабостью, то это станет решающим моментом в развороте к негативному проявлению в развитии альянса» [1: 356].

Показателен диалог, состоявшийся 3 мая 1981 г. между Геншером и Хейгом в Риме.

«На первой встрече стран НАТО, в которой примет участие новый американский министр иностранных дел, – предлагал Геншер, – необходимо подтвердить обе части "двойного решения" от 12 декабря 1979 г. Будет неплохо сообщить, что Хейг проинформировал союзников о своих контактах с СССР, в которых обсуждалось продолжение встреч на уровне министров между Хейгом и Громыко в сентябре и выражено намерение начать формальные переговоры до конца года. Это три фразы» [1: 698].

Ссылаясь на коммюнике, одобренное Рейганом, Хейг возражал. Геншер не отступал и продолжал настаивать: будет «трудно объяснить нашей общественности, почему переговоры смогут начаться только в конце года. Напротив, если произвести на общественность впечатление, что в настоящее время осуществляются контакты, что Хейг и Громыко продолжат общение в сентябре , то это понятная временная последовательность» [1: 698].

Хейг согласился на половинчатое решение: «Пусть, – заметил он, – журналист задаст мне вопрос, проходят ли подготовительные консультации с СССР перед моей встречей с Громыко. Я отвечу: "Да, конечно, подобные встречи уже состоялись"» [1: 698].

Несмотря на уступку, Геншер не ослаблял давление: «Формулировка о модернизации [в коммюнике] (имеется в виду заключительный документ официального заседания министров 4–5 мая в Риме. – А.С.), – утверждал он, – может быть понята в том смысле, что модернизация должна предшествовать началу переговоров. Нужно сказать, что незамедлительное продвижение модернизации – предпосылка реальных переговоров» [1: 699].

Хейг был вынужден вновь включиться в обсуждение и сделать ещё одну уступку: «Можно было бы сказать: "Модернизация ... является единственной основой"» [1: 699].

Двусторонние контакты с участием Рейгана больше пользы приносили американцам. Во время подобных встреч западноевропейским союзникам и партнёрам приходилось реагировать и на новые аргументы Вашингтона [Knüpfer, 2010: 25-28; Keller, 2008: 92-113].

Рассмотрим два примера «президентской аргументации» в контексте борьбы за «двойное решение». В первом случае американский президент обратил внимание собеседника на темы, обсуждение которых правительство США в силу особой роли страны в мире не может откладывать: «Американцы не отказываются, – говорил Рейган, – садиться за стол переговоров, но там нужно также говорить и на другие темы, например, о Польше, Афганистане и о советской готовности изменить некоторые свои практики» [1: 355].

Во втором случае, 19 июля на встрече «Большой семёрки», Рейган конкретизировал условия будущих переговоров с Москвой: «Мы хотим вести переговоры о контроле над вооружениями с Советским Союзом. Мы хотим не только ограничение вооружений, но и действительное, верифицируемое, сокращение вооружений. Эти переговоры не могут рассматриваться изолированно от развития, к примеру, в Анголе, Эфиопии и Афганистане. Сюда же относится и наша торговая политика по отношению к Востоку» [1: 1144-1145].

Не стоит забывать и другое эффективное средство взаимного давления – выражение сомнений: «Существуют сомнения в среднесрочной внутриполитической возможности реализовать курс федерального правительства во внешней политике и политике безопасности, – писал руководитель постоянного представительства ФРГ в НАТО Х.-Г. Вик. – Появляются также сомнения в возможности преодолеть теперешнюю экономическую депрессию. Имеются сомнения и относительно того, насколько реалистичны отдельные элементы наших представлений об отношениях Восток – Запад». Союзники рассчитывают на то, что ФРГ «возьмёт на себя дополнительные задачи в альянсе и лучше (vollständiger) выполнит согласованные (eingegangen) военные обязательства» [1: 450-451].

Альтернативной стратегией диалога с американцами становилось включение в дискуссию фундаментальных (системообразующих) тем и проблем, например, «борьбы за балансы», преодоление особого положения немецкого народа, которое не разрешает «прекратить торговлю с СССР» [1: 1145], опасности применения «евростратегического» ядерного оружия в Европе.

Вышеизложенное позволяет высказать три гипотезы и поставить две исследовательские проблемы.

1. Для сформировавшихся институциональных систем внешние вызовы и давление не всегда имеют доминирующее значение. Чем сильнее система и важнее для участников её сохранение, тем, по всей видимости, больше времени (даже в период кризиса) будет затрачено на выработку общей позиции, благодаря чему у стороннего наблюдателя может сложиться неверное представление о ситуативности действий альянса.

2. Взаимное давление позволяет договариваться. Результат договорённости часто оценивают как проамериканский, а доля иных стран – членов НАТО в компромиссе существенно преуменьшается. Подобная односторонность едва ли верна хотя бы потому, что масштабное изучение взаимного давления в НАТО, допустимых границ взаимодействия с США и полученных результатов до сих пор серьёзно не проводилось, а значит – двухуровневость также не стоит рассматривать в качестве окончательной модели.

3. В контексте взаимного давления единство может фиксироваться не только через итоговый результат, но и через процесс и средства его достижения, а значит, единство – это переменный в содержании, но постоянный в процессах и средствах поддержания феномен.

УСТУПКИ И ЕДИНСТВО

Взаимное давление продуцирует уступки. В августе – октябре 1981 г. Соединённые Штаты намеревались провести, в том числе, и за пределами стран НАТО, «крупнейший за последние годы морской манёвр». В 1980 г. была разработана Концепция морских операций (Concept of Maritime Operations), которую федеральное правительство одобрило в мае 1981 г. с максимально допустимой в таких случаях временной задержкой.

Участие в реализации концепции западных немцев предусматривало выполнение двух условий: 1) «военно-морские операции государств – членов НАТО вне области действия Североатлантического договора должны [были] осуществляться как действия суверенных государств, а не как действия альянса» [1: 1025]; 2) согласие не должно было носить «прецедентный характер» и впоследствии, при наступлении очередного повода или очередной ситуации, запрашиваться вновь.

В качестве обоснования указывалось на неукоснительное соблюдение Основного закона, поскольку манёвры «не считаются [военной] операцией» [1: 1026], следовательно, отсутствует связь с кризисными ситуациями.

Согласие, аргументировали чиновники Минобороны и МИД ФРГ, помогало развивать «германо-американские отношения» и пресечь упреки, будто бы Бонн является «выгодополучателем американского военного присутствия вне сферы НАТО» [1: 1026].

Кроме того, в расчёт были приняты «актуальные обстоятельства», так как «со времён Афганистана вопрос нахождения ВМФ ФРГ вне зоны ответственности НАТО [для американцев] весьма чувствителен» [1: 1026].

Пример с морскими манёврами 1981 г. показывает, что согласие не было полным, окончательным и безусловным; учитывались особенности собственной правовой системы; всесторонне взвешивались последствия; вводилась поэтапность; поощрялись иные форматы («действия суверенных государств»). Если абсолютизировать данный пример, то придётся подчеркнуть рациональный характер уступки.

Любопытно, что казуализация уступок поддерживала ситуативность в единстве. Очень хорошо об этом Шмидту сказал Миттеран: «Германия и Франция смогут правдоподобнее советовать американским соколам быть сдержаннее, если они в большей степени согласятся с американской программой вооружений и покажут, что не хотят принять риск оказаться слабыми в отношении СССР» [1: 1540].

Модель единства в уступках предполагает, по всей видимости, определённую замкнутость, разделение на «своих» и «чужих». Не этим ли обусловлены непримиримость и несгибаемость её участников вне собственного «ценностного круга»? И не потому ли столь категоричны в своих политологических оценках сторонники постоянного давления со стороны США, уверенные в невозможности европейских партнёров как-то повлиять на стратегию НАТО?

А ведь та же Федеративная Республика, уступала не во всём и скорее для того, чтобы развивать союзничество, оставаться в постоянном диалоге с США и не уменьшать возможности давления. Впрочем, вспомним и об уверенности немцев, что «консолидированное, основанное на разумных аргументах, выступление Запада ещё никогда не теряло своей эффективности» [1: 149].

О РАВЕНСТВЕ, ОТВЕТСТВЕННОСТИ И РОЛЯХ

Фундаментальные интересы и порождаемые ими роли, как правило, стабильны; текущие ситуации и интересы, наоборот – часто волатильны. Средние и малые страны (ФРГ не стала исключением) проявляют повышенную заинтересованность в фундаментальном и в равенстве.

В 1981 г. в контексте расширения равенства между американцами и немцами обсуждались совершенствование «совместного участия в рисках», непреложность связки «оборона – готовность вести переговоры», усиление «кооперации» с США, скрытой целью которой было удержать американцев в Европе.

В период холодной войны «европейский фронт» с перманентной опасностью прямого столкновения сверхдержав имел исключительное значение. Неслучайно в натовских кругах признавалось, что «польский кризис намного меньше можно было отделить от [конфликта] между Востоком и Западом, чем [ситуацию] с Афганистаном» [1: 2041].

Принимая в расчёт интересы и ресурсы Западной Германии, посол Вик считал, что от немцев «будет зависеть, функционирует ли альянс и какую ценность Соединённые Штаты отведут альянсу в рамках своей глобальной политики в будущем» [1: 1292-1293]. Именно поэтому он и предложил своей стране взять на себя роль «адвоката альянса», то есть «критически проверить представления и решения США на их эффективность в альянсе и для альянса» [1: 1293], «добиваться того, чтобы США в политике контроля над вооружениями, а также в конструктивном оформлении отношений между Западом и Востоком, видели не только» тактику [1: 1292]; повысить «значение концепции предотвращения войны через сдерживание» [1: 1293] и инициировать, когда это необходимо, обсуждение «признаков изменений» [1: 1293].

В администрации Рейгана всё чаще звучали голоса о необходимости быть готовым к длительной победоносной войне, что, по мнению западногерманской стороны, противоречило официальной натовской стратегии [1: 1295].

Одна из причин «изменений» в Вашингтоне заключалась, по Вику, в том, что США сделали «акцент на ядерный потенциал и силы, улучшающие [их] глобальный подход к пониманию силы (power projection)» [1: 1291]. Из этого логично следовало и другое умозаключение: территория стран НАТО постепенно переставала быть единственной для реализации интересов Америки.

Впрочем, роль «адвоката» становилась реальной лишь после выполнения Федеративной Республикой всех взятых на себя финансовых обязательств.

С точки зрения Вика, роль «адвоката альянса» позволяла проявить «особую внимательность» в сохранении «своего политического пространства и обеспечении ... национальных интересов в сфере безопасности, к которым относилось и крайне доверительное партнёрство с США» [1: 1292].

Вышеизложенное позволяет высказать некоторые гипотезы и поставить две исследовательские проблемы.

1. Устойчивость единства зависит от достигаемого равенства, соотношения между реальной и желаемой ответственностью, намечаемыми и допускаемыми к исполнению ролями.

2. Обеспечение равенства, формирование ответственности, освоение и изменение ролей – длительные процессы. На начальной стадии истории любых институтов и в периоды трансформаций естественны разноголосица и споры, что заставляет серьёзнее изучать системообразующие феномены и процессы.

3. Роли и ответственность, по всей видимости, постоянно переосмысливаются. С учётом того, что многое из предложенного Виком, актуально в настоящее время, можно предположить, что переосмысление проходит циклично. К сожалению, о данных циклах в НАТО известно очень мало.

4. Открытым остаётся вопрос о приоритетности европейских «вызовов» для всех государств – участников НАТО, иными словами – до какой степени сегодня получится «вырезать» неевропейские вызовы из деятельности НАТО.

АМЕРИКАНСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ К СОЮЗНИКАМ

Ещё в 1980 г. администрация Дж. Картера, стремясь отреагировать «соразмерно военными методами на непредвиденные события в отдалённых регионах мира» (прежде всего – в Юго-Западной Азии), приняла решение создать Объединённые силы быстрого развёртывания (Rapid Deployment Joint Force) с возможным подчинением командованию американскими вооружёнными силами в Европе, что позволило бы воспользоваться «отлаженными национальными и натовскими руководящими структурами , [а также] легче привлекать размещённый в Европе американский персонал» [1: 301, 303]. Администрация Рейгана поддержала данное решение.

По мнению МИД ФРГ, выход за область ответственности НАТО стал бы «политическим сигналом Москве, что США готовы действовать в районе Персидского залива», и привёл бы, к бóльшему вовлечению европейских союзников в «столкновения на Ближнем и Среднем Востоке» [1: 238], к росту угроз в самой Европе.

Вашингтон обосновывал принятое решение необходимостью выполнить комплексную политическую, экономическую и военную задачу «получения нефти» и удержания СССР «от дальнейших военный действий» [1: 302]. При Рейгане речь пошла даже о том, чтобы «как можно быстрее доставить западные силы (выделено нами. – А.С.) в регион» [1: 1604].

В течение двух лет расходы на проект должны были составить примерно 4 млрд долл., благодаря чему вновь зазвучало требование разгрузить американцев и повысить финансирование обороны в государствах – членах НАТО. Возражения европейских союзников США объясняли не экономическими причинами, а отсутствием политической воли.

10 декабря Хейг категорично заявил: «Экономические трудности западных индустриальных стран не должны иметь никакого воздействия на внешнюю политику и политику безопасности партнёров по альянсу» [1: 1918].

Кроме того, администрации Картера и Рейгана дали понять, «что при планировании и проведении возможных операций будут задействованы сухопутные войска, ВВС и ВМФ с предусмотренным подчинением НАТО» [1: 303], а «европейским союзникам» придётся «соответствующим образом нарастить собственные усилия в деле обороны» альянса, а именно: 1) выделить «в области сухопутных войск 18 новых бригад»; 2) предоставить «в области воздушных сил около 350 боевых самолётов и 70 перехватчиков»; 3) передать в распоряжение НАТО «на случай кризиса часть гражданских судов» и «около 30 дополнительных боевых кораблей» [1: 304].

К концу года США запросили «усиленную морскую и воздушную поддержку, укрепление военных контактов (Besuche) и совместных тренировок с государствами региона, усиленную экономическую помощь, право пролёта и условия для дозаправки, размещение широкофюзеляжных самолётов и настройку пропускных способностей для морского транспорта, усиление обороноспособности в зоне ответственности НАТО» [1: 1604].

Обязательство направить НАТО десять дивизий в течение десяти дней было обременено условием роста инфраструктурных расходов.

Детализация дополнительных требований Соединённых Штатов выглядела следующим образом: продолжить изучать «укрепление боевой поддержки»; перепроверить возможности «отдельных стран, выделенные НАТО морские и воздушные транспортные мощности»; повысить «расходы на инфраструктуру для складирования военного материала и боеприпасов, а также на ремонтные и амортизационные базы»; предоставить «дополнительные резервные сухопутные силы» и расширить «запасы боеприпасов и возможности развёртывания для боевых самолётов»; провести «интенсивную дискуссию на различных натовских форумах о возможности вести операции вне зоны ответственности» [1: 1604-1605].

Вышеизложенное позволяет высказать три гипотезы.

1. Расширение зоны интересов США в мире заставляет европейских союзников активизироваться: им приходится брать на себя дополнительные обязательства в НАТО. АУКУС и «глобальную НАТО», по всей видимости, нужно рассматривать в этом контексте [ср.: Гарбузов, 2001; Осипова, Рогов, 1981].

2. В рамочных требованиях варианты участия конкретной страны остаются обсуждаемыми, а значит – механизмы взаимного давления, согласования равенства, ролей, уступок и перераспределения ответственности продолжают работать.

3. Максимальные рамочные требования поддерживают единство. В результате формируется общий подход и, по всей видимости, улучшается институциональная выживаемость, что, впрочем, не делает систему полностью защищённой.

КАК МОЖНО (ПО)ВЛИЯТЬ НА ЕДИНСТВО?

Для ответа на этот вопрос необходимо:

Во-первых, осознать, что влиять не получится, поскольку трансформационные процессы запускаются внутри институциональных структур, а повлиять удастся.

Во-вторых, учесть состояние интеллектуальной культуры элит отдельных стран. Вспомним принцип Рейгана, заимствованный им у президента Джефферсона: «Если изложить проблему пахарю или профессору, то в девяти из десяти случаев пахарь решит дело правильно, потому что простой пахарь в своём здравом суждении ещё никем не был введён в заблуждение» [1: 1608]. При такой установке будет услышан упрощённый («здравый») дискурс пахаря с системной аргументацией профессора, если расставить приоритеты в ней предельно ясно.

В-третьих, найти ответы на нерешённые исследовательские проблемы, часть из которых поставлена в статье.

В-четвёртых, помнить, что в той же Германии «политику [в сфере безопасности и обороны] внутриполитически труднее защитить (absichern)» [1: 591], а указание на «моральные традиции и силы Америки» [1: 1606], свободу и ценности продолжает играть важную роль в обосновании сотрудничества.

В-пятых, исходить из того, что единство нужно каждый раз по-новому подтверждать через солидарность, а наработанная инерционность способна помешать гибкости.

В-шестых, использовать закономерности, к примеру, границы потенциальных уступок. С помощью анализа эмпирического материала возможные варианты уступок легко просчитать заранее.

В-седьмых, критиковать фундаментальное через ситуативное. Если открыто и аргументированно критиковать не саму ситуацию, а фундаментальное (системообразующее) в ней (длительность обсуждений, сложные и нелогичные компромиссы и т.д.), то со временем формируются другие установки.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Единство немыслимо вне общего подхода к его созданию, поддержанию и развитию. Подчас складывается впечатление, что американцы со свойственным им напором больше «заботились» о внешних рамках и внутренних вызовах, немцы же часто несли ответственность за выравнивание – функционирование механизмов работы баланса и равноправного сотрудничества. Вопрос о приоритетности каждого из направлений подобной политики в продлении существования НАТО остаётся дискуссионным.

Любопытно и другое: дисбалансы в альянсе и недовольство американо-германским сотрудничеством заставляли искать иные компенсационные и дополняющие форматы. Шмидт чётко обосновал необходимость одного из них: «Без тесного альянса с Францией» мы чувствовали бы себя «чрезвычайно зависимыми от смены американских президентов, у которых нет достаточного опыта» [1: 1539].

К этому, наверняка, следует добавить ситуативность претензий на идейное (со)лидерство и его продуктивность. Длительное время на роль (со)лидеров претендовали немцы. В настоящее время центр (со)лидерства, кажется, временно переместился в «новую Европу».

Впрочем, многие исследовательские вопросы остаются открытыми. Речь, прежде всего, идёт о прогнозировании того, в каком направлении поменяются взаимное давление, содержание уступок, претензии на новые роли и сами роли, ответственность и равенство в НАТО.