ВВЕДЕНИЕ

Политика великих держав – США, РФ, и КНР – на Ближнем Востоке остаётся в центре внимания экспертного сообщества как в России, так и за рубежом. Так, события в Афганистане весной-летом 2021 г. по понятным причинам вызвали живейший интерес у американской политико-академической элиты. По мнению одного из авторитетнейших американских экспертов-международников У. Мида [8], никто – ни друзья, ни противники США – не ожидали такого стремительного краха проамериканского афганского правящего режима в результате вывода американских войск из Афганистана. Отсюда вопрос: а способен ли вообще американский правящий класс проводить последовательную и эффективную внешнюю политику в регионе Ближнего и Среднего Востока? Мимо внимания американских экспертов не прошли последствия афганского провала и для идеологии американской внешней политики. По мнению профессора университета Дж. Хопкинса Я. Мунка, уход из Афганистана имел катастрофические последствия для доверия к Западу, чьи обещания отстаивать безопасность союзников, которым угрожают авторитарные конкуренты, такие как Россия и Китай, теперь будут звучать ещё более лживо [Mounk J. 2021]. В целом американские эксперты-международники полагают, что поражение США в Афганистане будет иметь далеко идущие последствия для американской военно-политической стратегии на Ближнем и Среднем Востоке.

Среди российских специалистов по Ближнему Востоку широко распространена точка зрения, что постепенное ослабление американских позиций в регионе – это долгосрочный тренд, и он берёт начало задолго до трагических событий в Афганистане 2021 г. Так, научные сотрудники МГИМО МИД РФ О.И. Ребро и М.А. Сучков напоминают, что ещё президент Б. Обама провозгласил курс на «разворот к Азии» – политику постепенного переноса внешнеполитических ресурсов в Азиатско-Тихоокеанский (Индо-Тихоокеанский) регион при сокращении американского присутствия на Ближнем Востоке и в Европе. Этот курс продолжил Д. Трамп [Ребро О.И., Сучков М.А. 2021: 23].

В коллективной монографии сотрудников ИМЭМО, соавторами которой являются такие выдающиеся востоковеды, как В.В. Наумкин, В.А. Кузнецов и И.Д. Звягельская, отмечается, что тренд на демократизацию «Большого Ближнего Востока» по американскому образцу в значительной степени маргинализировался. На волне роста антиамериканских настроений в регионе и отождествления политики США с катастрофическими по своим последствиям военной кампанией в Ираке «продвижение демократии» становится всё менее заметным в стратегическом планировании официального Вашингтона [Ближний Восток: Политика и идентичность. 2020: 287].

Американские и российские эксперты едины в том, что позиции США на Ближнем Востоке постепенно слабеют и это долгосрочный тренд. Одновременно с этим в последние годы в регионе крепнут позиции РФ и КНР. Российский исследователь В.И. Бартенев констатирует, что Российская Федерация в 2010-е годы осуществила стремительное и достаточно эффективное возвращение на Ближний Восток, хотя пока она применяет инструменты международной помощи в несравненно меньших масштабах, чем США, страны ЕС, Турция или монархии Персидского Залива. [Бартенев В.И. 2020: 106]. По мнению старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН Р. Мамедова, сокращение американского присутствия на Ближнем Востоке совпало со всё большим вовлечением России и Китая в происходящие в регионе там процессы. В этой связи Р. Мамедов обращает внимание на тот факт, что в последние годы КНР стала главным инвестором для стран региона, обойдя по этому показателю Соединённые Штаты [Мамедов Р. 2018].

АМЕРИКАНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ В БЛИЖНЕВОСТОЧНОМ РЕГИОНЕ

И российские, и зарубежные эксперты по Ближнему Востоку делают однозначный вывод о снижении здесь в последние годы политических обязательств Соединённых Штатов. Сменявшие друг друга администрации Б. Обамы, Д. Трампа и Дж. Байдена, при всех партийно-политических разногласиях и личной неприязни этих президентов США, вынуждены, тем не менее, проводить ближневосточную политику, отличающуюся достаточно высокой степенью преемственности в вопросе о необходимости ограничения американского военного присутствия на Ближнем Востоке. К примеру, за последние 12 лет США вывели свои вооружённые силы из Афганистана, свели к минимуму своё присутствие в Ираке и Сирии. Вашингтон также отверг идею о прямом американском вооружённом вмешательстве в сирийский и йеменский конфликты.

Ещё важнее: в последнее время американское руководство предпринимало попытки дать идейное обоснование сокращению американского присутствия и в Ближневосточном регионе, и в мире в целом. Идея Д. Трампа «сделать Америку снова великой» и концепция Дж. Байдена о «внешней политике для среднего класса» предусматривают прекращение или, во всяком случае, сокращение до минимума американского вооружённого вмешательства в дела Ближнего Востока [Mounk J. 2021]. Выступая в связи с выводом американских войск из Афганистана, Дж. Байден заявил, что США отказываются от бесконечных войн во имя «нациестроительства» и «расширения демократии». Вместо этого, по словам американского президента, Соединённые Штаты должны сосредоточить усилия на том, чтобы противостоять своим «истинным стратегическим конкурентам» — Китаю и России [6].

Теперь, когда задача нести свободу народам Ближнего Востока посредством «гуманитарных интервенций» более не выглядит актуальной, Вашингтон может уделить больше внимания другим проблемам и вызовам, с которыми США сталкиваются в данном регионе. И здесь также уместно обратить внимание на преемственность американской ближневосточной политики: ещё в директивных документах администрации Д. Трампа Россия и Китай были названы главными противниками Америки, в том числе и на Ближнем Востоке. При всём критицизме в отношении политики предшественницы, байденовская администрация придерживается тех же подходов. Так, в «Стратегии национальной безопасности», утверждённой президентом Д. Трампом в декабре 2017 г. (СНБ-2017), утверждалось: «Китай и Россия хотят сформировать мир, противоположный ценностям и интересам США. Китай стремится вытеснить Соединённые Штаты из Индо-Тихоокеанского региона, расширить масштабы своей государственной экономической модели и перестроить регион в свою пользу. Россия стремится восстановить свой статус великой державы и установить сферы влияния вблизи своих границ» [5: 25]. В принципе то же самое утверждается и во «Временном стратегическом руководстве по национальной безопасности», подписанном президентом Дж. Байденом в начале марта 2021 г.: «Китай стал более напористым. Это – единственный конкурент, потенциально способный объединить свою экономическую, дипломатическую, военную и технологическую мощь для того, чтобы бросить вызов стабильной и открытой международной системе. Россия по-прежнему полна решимости усилить своё глобальное влияние и играть разрушительную роль на мировой арене. И Пекин, и Москва предприняли значительные усилия, направленные на то, чтобы помешать нам защищать наши интересы и союзников по всему миру» [4: 8].

Свою озабоченность по поводу активного проникновения Китая и России в Ближневосточный регион высказывают и американские военные. Так, выступая перед сенатским Комитетом по делам вооружённых сил, командующий Центральным командованием (ЦЕНТКОМ) ВС США генерал К. Маккензи обратил внимание на активное экономическое проникновение КНР в регион Ближнего и Среднего Востока, в том числе и в рамках китайской инициативы «Один пояс – один путь». Особую тревогу у генерала вызвало недавнее ирано-китайское соглашение об экономическом сотрудничестве сроком на 25 лет, в рамках которого Китай будет инвестировать в экономику и инфраструктуру ИРИ в обмен на скидки на иранскую нефть. Соглашение предполагает сотрудничество этих двух стран и в военной сфере, что не может не подрывать американские позиции на иранском направлении.

Прямым вызовом Соединённым Штатам, по словам генерала, является присутствие в Сирии России, которая стремится подорвать военно-политические позиции США в регионе. В непосредственной близости от американских вооружённых сил, заявил он, Москва получила на только незамерзающую базу в Тартусе для своего военно-морского флота, но и испытательный полигон для тестирования новых возможностей, технологий и оборудования пятого поколения, используемых для радиоэлектронной борьбы, ПРО, БЛА и информационных операций. Более того, Россия и впредь будет позиционировать себя в качестве альтернативы Западу, предлагая своё посредничество и военный опыт в региональных конфликтах, продавая оружие без ограничений на конечное использование, участвуя в региональных и многосторонних организациях и военных учениях. При этом в некоторых районах зоны ответственности ЦЕНТКОМ (например, в Центральной Азии) Россия и Китай, считает генерал Маккензи, уже имеют более сильные экономические и военно-политические позиции, чем Соединённые Штаты. Командующий ЦЕНТКОМ рекомендует США усилить конкуренцию с Москвой и Пекином за влияние в Центральной Азии, предложив странам субрегиона американскую помощь в обеспечении безопасности границ, борьбе с наркотиками, борьбе с терроризмом и создании оборонных институтов [7: 15–16].

Однако эти оптимистические расчёты на подрыв влияния РФ и КНР были сделаны ещё до начала вывода американских войск из Афганистана. Весной 2021 г. в Вашингтоне рассчитывали на то, что режим афганского президента А. Гани продержится 1–2 года после того, как американские военные покинут страну [9].

Всё, однако, пошло совсем не так. Афганская катастрофа уже сказалась на позициях Соединённых Штатов Америки в Ближневосточном регионе и в мире. Одним из немедленных последствий этой катастрофы стали решения саммита ШОС (Душанбе, сентябрь 2021 г.) о начале процедуры приёма Ирана в эту организацию. Это – сильнейший удар по американской политике изоляции Ирана на международной арене.

Одновременно со снижением военно-политического влияния США в Ближневосточном регионе происходит и экономическая «расстыковка» Соединённых Штатов и ближневосточных государств. «Сланцевая революция» позволила США стать мировым лидером по производству нефти, резко снизив тем самым их зависимость от поставок нефти с Ближнего Востока. Нарастив собственную нефтедобычу, Соединённые Штаты существенно сократили импорт нефти с Ближнего Востока. Если в 2000 г. доля ближневосточной нефти в американском нефтяном импорте составляла 22,7%, то в 2020 г. – 9,8% [10].

В настоящее время зависимость американской экономики от ситуации с нефтедобычей в странах Ближнего Востока совсем не та, что была ещё два десятилетия назад, и это не может не сказываться на американской политике в регионе. В СНБ-2017 в разделе, посвящённом Ближнему Востоку, было много сказано об угрозе со стороны радикального исламизма, об иранской угрозе, но ничего не говорилось о перспективах экономического сотрудничества США со странами региона (при этом была отмечена «экономическая стагнация» и необходимость проведения реформ в ближневосточных государствах) [5: 48–50].

Соответственно, во «Временном стратегическом руководстве по национальной безопасности» администрации Дж. Байдена указывались и «железная» американская поддержка Израиля, и противостояние «иранской агрессии», и стремление «разрешить вооружённые конфликты» в регионе, но ни слова об экономическом сотрудничестве со странами Ближнего Востока. Очевидно, что и у американских правящих кругов, и у американского делового сообщества в настоящее время имеются иные внешнеэкономические приоритеты.

Таким образом, в настоящее время Соединённые Штаты уступили свой статус главного торгового партнёра Китаю и, судя по всему, в политическом и деловом сообществах страны это обстоятельство не рассматривается как серьёзный вызов национальным интересам. В то же время они не могут себе позволить забыть о существовании Ближнего Востока: из региона по-прежнему исходит террористическая угроза.

В качестве главной угрозы американским интересам, интересам партнёров и союзников Соединённых Штатов в Ближневосточном регионе, по словам генерала Маккензи, рассматривается Иран. Второе направление усилий ЦЕНТКОМа – действующие в регионе террористические группировки (такие как «Аль-Каида», ИГИЛ и др.). На третьем месте среди вызовов безопасности США на Ближнем Востоке находится, по американским оценкам, долгосрочная стратегическая конкуренция с Китаем в сочетании с противодействием России: «эти государства, каждое из которых преследует свои собственные интересы, используют разные подходы. Россия играет роль помехи для США, используя военные средства, операции по оказанию влияния и деятельность в серой зоне . Китай употребляет преимущественно экономические средства для обеспечения жизненно важных маршрутов поставок энергии и торговли» [7: 4-5].

ПОЛИТИКА И СТРАТЕГИЯ РОССИИ В РЕГИОНЕ

Благодаря активной внешней политике России на Ближнем Востоке ей удалось вернуться в кратчайший исторический период на глобальную арену в качестве одного из ведущих здесь игроков и завоевать авторитет ближневосточных государств. Для этого Москва активно использовала набор дипломатических, военных и иных методов.

В доктринальных документах Российской Федерации отмечается важность Ближневосточного региона для её внешней политики. Так, в Концепции внешней политики РФ, утверждённой президентом 30 ноября 2016 г., говорится, что «Россия продолжит вносить весомый вклад в стабилизацию обстановки в регионе Ближнего Востока и Северной Африки, поддерживать коллективные усилия, направленные на нейтрализацию угроз, исходящих от международных террористических группировок, проводить последовательный курс на политико-дипломатическое урегулирование конфликтов в государствах этого региона на основе уважения их суверенитета и территориальной целостности, права самим определять свою судьбу без вмешательства извне. В качестве постоянного члена Совета Безопасности ООН и участника ближневосточного «квартета» международных посредников Россия продолжит прилагать усилия, направленные на достижение на международно-правовой основе всеобъемлющего, справедливого, долгосрочного урегулирования арабо-израильского конфликта во всех его аспектах» [2].

В соответствии с этими установками в конце января 2020 г. глава МИД РФ С. Лавров на заседании СБ ООН предложил провести министерскую встречу по ближневосточному урегулированию с участием Израиля и Палестины. При этом он отметил, что на это заседание необходимо пригласить и Саудовскую Аравию как автора арабской мирной инициативы. Иными словами, основная цель Москвы на Ближнем Востоке в ближайшей перспективе – закрепить за Россией роль значимой внешней силы в одном из самых нестабильных регионов мира.

Заместитель директора департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД РФ А. Скосырев, выступая на площадке клуба «Валдай» в феврале 2021 г., отметил, что «Россия исходит из необходимости содействия урегулированию всех конфликтов на пространстве Ближнего Востока исключительно политико-дипломатическими методами через конструктивный диалог без дискриминации отдельных сторон, также под эгидой ООН и с привлечением ключевых региональных организаций, прежде всего ЛАГ и Организации исламского сотрудничества. Второй задачей России является недопущение на Ближнем Востоке возникновения новых опасных военных кризисов. Третьей задачей является превращение Ближнего Востока в регион мира, добрососедства, взаимовыгодного сотрудничества» [1].

Кроме того, Россия энергично развивает многоплановое взаимодействие с государствами региона в экономической и гуманитарной сферах, в военно-техническом сотрудничестве и в других областях взаимодействия на принципах взаимного учёта интересов, уважения и доверия. Важной задачей остаётся борьба с активно действующими на Ближнем Востоке террористическими группировками.

Что касается торгово-экономического сотрудничества со странами Ближнего Востока, то перед РФ стоят задачи расширить её присутствие на региональных рынках вооружений, ядерного топлива, нефти и газа, продовольствия, привлечь инвестиции из стран Персидского залива и поддерживать цены на энергоносители путём координации действий с ключевыми поставщиками нефти и газа в этих странах, входящих в ОПЕК.

Уже сейчас Россия является основным экспортёров зерна в Египет и одним из крупнейших поставщиков оборонной продукции в регион. Так, по данным СИПРИ на долю России пришлось 11% всех вооружений, которые были импортированы странами Ближнего Востока с 2015 по 2019 г. [11: 355-356].

Кроме того, «Росатом» строит для Турции АЭС «Аккую», имеются у него проекты и в Иордании. В Ираке активно работает российская нефтяная компания «Лукойл». Следовательно, политика и стратегия Москвы на Ближнем Востоке строится на учёте геополитических и экономических интересов России и на стимулах, способствующих их реализации, о чём красноречиво свидетельствуют иллюстративные данные (см. рис.). Рисунок

ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ И ПРИОРИТЕТЫ ПОЛИТИКИ РФ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ

Международный дискуссионный клуб «Валдай». Основные задачи и приоритеты политики России на Ближнем Востоке. 19.02.2018. Available at: https://ru.valdaiclub.com/multimedia/infographics/politiki-rossii-blizhniy-vostok/ (accessed 15.08.2021).

В контексте событий, происходящих в регионе, важное значение для Москвы имеет и фактор внутренней стабильности России с учётом того, что 12% населения страны исповедуют ислам (в основном жители Чечни, Дагестана, Татарстана и Башкортостана). При этом в РФ имеется значительное количество трудовых мигрантов из Узбекистана, Таджикистана, Киргизии и Азербайджана [Тренин Д. 2016]. К этому следует добавить, что, если боевики «Талибана», захватившие власть в Афганистане в августе 2021 г., вторгнутся на территорию центральноазиатских стран, то волна беженцев оттуда может захлестнуть Россию, в связи с чем в её регионах с преимущественно неисламским населением будет постепенно расти число мусульман. Вот почему ближневосточную политику России также необходимо рассматривать через взаимоотношения Москвы с исламским сообществом.

Во время Второй чеченской кампании (1999–2009 гг.) произошёл первый период сближения России с исламским миром. Именно к этому периоду относится выступление В.В. Путина на саммите Организации исламского сотрудничества и получение РФ статуса наблюдателя в этой структуре. Второй этап такого сближения происходит сегодня. Его важнейшим промежуточным итогом стало укрепление позиций России в Сирийской Арабской Республике. Это позволило Москве запустить формат переговоров в Астане с Ираном и Турцией и вывести на новый этап взаимодействия свои отношения с Саудовской Аравией, Египтом и ОАЭ, которые заинтересованы в стабилизации обстановки в регионе [12].

При этом военная политика Москвы в Сирии существенно увеличила военно-стратегический вес России на Ближнем Востоке, ибо она напрямую вмешалась в конфликт, когда возникла угроза свержения Б. Асада и перехода Дамаска под контроль «Исламского государства» (ИГИЛ). Победа исламских экстремистов в этой стране могла бы привести к серьёзному усилению их поддержки во всём исламском мире, в том числе в Центральноазиатском регионе и среди мусульманского населения России. Поэтому Москва применила в Сирии разумную, но в то же время рискованную стратегию. ВС РФ впервые с окончания Второй мировой войны вели боевые действия за рубежом, главным образом с моря и с воздуха, и совместно с Турцией и Ираном помогали Дамаску справиться с сепаратистами, превратив тем самым Сирию в геополитический оплот РФ в регионе. Москве удалось договориться с Анкарой и Тегераном об их совместных действиях в этой стране. Свидетельство тому – переговоры в 2020 г. в Сочи В. Путина с Р. Эрдоганом и Х. Рухани. На ней лидеры трёх государств обсудили ситуацию на Ближнем Востоке, в результате чего президент РФ заявил, что войну в Сирии можно считать фактически завершённой [13]. На первый взгляд казалось, что на сочинских переговорах царило единодушие, но на самом деле каждый из участников разыгрывал свою «ближневосточную карту». Например, российский президент отстаивал интересы РФ по двум направлениям: в Сирии будут созданы две российские военные базы и российские компании получат привилегии в этой стране, в связи с чем Россия будет и впредь активно поддерживать сирийское правительство. Президент РФ также считает, что окончательное урегулирование ситуации в Сирии должно быть найдено в рамках Женевского процесса в соответствии с резолюцией СБ ООН 2254, что означает проведение в стране конституционной реформы и свободных выборов под эгидой ООН при сохранении территориальной целостности и светского характера государства.

Огромную роль в дальнейшем укреплении российско-сирийских связей должно сыграть развитие торгово-экономических связей между двумя странами. Так, в результате визита вице-премьера РФ Ю.И. Борисова и министра иностранных дел С.В. Лаврова в Сирию в сентябре 2020 г. Россия открыла новую страницу в отношениях с Сирией. На первый план в этих отношениях выходит экономика. Оба российских гостя отметили, что эффективное экономическое взаимодействие будет наладить непросто из-за западных санкций, но, подчеркнул Ю.И. Борисов, Москва и Дамаск попытаются совместными усилиями прорвать блокаду Сирии [14].

Бесспорным успехом российской дипломатии является налаживание сотрудничества с Турцией и Ираном по сирийскому вопросу. Первоначально Турция занимала в сирийском конфликте противоположную России позицию. Анкара поддерживала одну из крупнейших вооружённых группировок в Сирии — Сирийскую свободную армию и только после значительных успехов ВС РФ при ведении ими боевых действий пошла на сотрудничество с Москвой (в настоящее время на севере Сирии ведётся успешное совместное российско-турецкое военное патрулирование линии разграничения конфликтующих сторон). При этом президент Турции Р. Эрдоган выступает категорически против создания в Сирии какой-либо курдской автономии, ибо успех сирийских курдов может придать дополнительный импульс борьбе этого этнического меньшинства в Турции. Поэтому основная цель Анкары в Сирии – образование буферной зоны на её севере, чтобы не допустить реализации там курдского проекта. Это позволит Анкаре разорвать связи между курдами Сирии и Турции, обеспечить заселение на территории созданной в приграничной полосе «зоны безопасности» сирийских беженцев – в основном арабов-суннитов.

Что касается иранского руководства, то оно с самого начала сирийского конфликта решительно поддерживало правительство Б. Асада. Эта поддержка включает в себя не только доставку в Сирию вооружений и военной техники (ВВТ), но и обучение сирийских военнослужащих, и обмен разведывательными данными между военными ведомствами обеих стран, а Корпус стражей исламской революции Ирана нёс основную нагрузку при ведении наземных операций в Сирии. Помимо этого, Тегеран координируют свою политику по Сирии с Москвой в рамках астанинского процесса.

И в России, и в Иране отдают себе отчёт в том, что наметившееся их военно-политическое сближение должно быть дополнено экономическим сотрудничеством. Визит президента Ирана Э. Раиси в Москву в январе 2022 г. стал свидетельством готовности сторон открыть новую страницу в российско-иранских отношениях. В 2021 г. двусторонний товарооборот достиг рекордных показателей в 3,3 млрд долл. и, по словам иранского президента, в ближайшие годы российско-иранская торговля может выйти на уровень в 10 млрд долларов [15].

Поэтому отнюдь не случайно в сентябре 2021 г. при содействии России на 20-м саммите ШОС было принято решение о приёме Ирана в члены организации. В этой связи многие эксперты высказывают мнение, что в перспективе Иран станет больше фокусировать своё внимание на восточном направлении. Речь в первую очередь идёт об изменении акцентов Тегерана в его геополитике на Ближнем Востоке и появлении новых граней сотрудничества со странами региона в торгово-экономической сфере, в области энергетики, транспорта, банковской сферы, а также в области региональной безопасности. Важно и то, что постоянное членство Ирана в ШОС будет серьёзной защитой в случае военной интервенции со стороны США, ибо членство в ШОС увеличивает геополитический вес Ирана за счёт постоянных членов СБ ООН — РФ и КНР.

На саммите ШОС в сентябре 2021 г. президент РФ приветствовал предоставление ведущим государствам Ближнего Востока — Египту, Катару и Саудовской Аравии статуса «диалоговых партнёров ШОС» [16]. При проведении Москвой в отношении этих стран гибкой политики и стратегии они в перспективе могут сформировать «пояс ближневосточных союзников» России, при условии, что она не будет повторять свои ошибки о отношении «старых друзей», в частности Ирака, который прежде входил в орбиту советского влияния, а теперь находится под влиянием США.

В связи с указанными обстоятельствами Москве в ближайшей перспективе было бы целесообразно уточнить некоторые элементы российской ближневосточной политики и стратегии. Одновременно российским властям необходимо бдительно следить за попытками Вашингтона вбить клин в успешное развитие российских отношений с государствами региона.

РОСТ ВЛИЯНИЯ КИТАЯ В РЕГИОНЕ: ПЕРСПЕКТИВЫ И ПРОБЛЕМЫ

Ближневосточная политика КНР определяется китайской концепцией, изложенной в документе «Международное сотрудничество Китая в целях развития в новую эпоху», опубликованном информационным офисом Госсовета КНР в январе 2021 г. Несмотря на огромные экономические успехи за последние 70 лет, Китай остаётся развивающейся экономикой, и его сотрудничество в целях развития – форма взаимной помощи между развивающимися странами. Это взаимодействие с ближневосточными странами осуществляется в рамках концепции «Один пояс – один путь» [3].

Что касается китайской стратегии «двойной циркуляции», то вряд ли она скажется на реализации концепции «Один пояс – один путь» на Ближнем Востоке. Дело в том, что эту стратегию следует рассматривать в контексте глобальных планов КНР по снижению её торгово-экономической и технологической зависимости от стран Запада и мировых производственных цепочек [Кулинцев Ю. 2021], но она не находится в технологической зависимости от ближневосточных государств, и поэтому вряд ли «двойная циркуляция» скажется на характере торгово-экономических связей между Китаем и странами региона.

В отличие от России Китай предпочитает напрямую не вмешиваться своей военной силой в существующие региональные конфликты, что соответствует его подходу к проблемам Ближнего Востока, базирующемуся на постулате проведения «мягкой» внешней политики. Благодаря этому влияние Китая в регионе быстро растёт по сравнению с США, эффективность действий которых по разрешению ближневосточных кризисов всё чаще ставится под сомнение их региональными союзниками. Пекин установил хорошие партнёрские отношения почти со всеми странами Персидского залива, кроме Бахрейна, и является крупнейшим иностранным инвестором в регионе. Сегодня общий объём китайских инвестиций в странах Ближнего Востока составляет 177 млрд долл., включая 70 млрд в экономику стран – членов Совета сотрудничества стран Персидского залива [17]. При этом большая часть инвестиций направлена традиционным союзникам США, многие из которых являются активными покупателями китайского ВВТ. КНР также вкладывает значительные средства в коммерческие порты, которые можно легко превратить в военно-морские объекты в других стратегически важных точках региона, включая пакистанский Гвадар и оманский порт Дукм в Оманском проливе. Кроме того, Китай считает Малаккский и Баб-эль-Мандебский проливы критически важными для своего экономического выживания, поскольку большая часть китайского импорта энергоресурсов доставляется через эти проливы. По мере того, как китайско-американские отношения ухудшаются, Пекин стремиться усилить контроль над этими водными путями и уменьшить способности ВМФ США блокировать их. Это основная причина, по которой Китай совершенствует свой военно-морской флот, а в Джибути была создана китайская военная база [Андерлини Д. 2020].

Помимо этого, с 2010 г. произошёл положительный сдвиг и в израильско-китайских отношениях в сторону сотрудничества: Израилю было разрешено установить свой павильон на Экспо-2010 в Шанхае, затем последовали сделки между этими странами, что позволило китайским компаниям реализовать ряд проектов в области развития инфраструктуры Израиля, включая железные дороги до Эйлата, Ашдода, в Акко, и по развитию порта Ашдод, одновременно увеличился приток китайских инвестиций в израильский технологический сектор. В результате в 2017 г. израильское правительство одобрило соглашение о доставке 20 тыс. рабочих из Китая в Израиль, а китайская «Шанхай интернэшнл порт груп» (Shanghai International Port Group) выиграла тендер на эксплуатацию порта Хайфа в течение 25 лет. Это вызвало серьёзные опасения в Вашингтоне относительно обеспечения безопасности сил 6-го флота ВМФ США, который базируется в этом порту. Одновременно Тель-Авив отклонил предложение Вашингтона о проведении комплексной проверки порта Хайфы в связи с участием китайских компаний в его расширении [Китай и арабский мир… 2021].

Китай также является крупнейшим торговым и инвестиционным партнёром Египта – самой большой страны арабского мира. С января по сентябрь 2020 г. объём двусторонней торговли составил 10,2 млрд долл., что на 6,6% больше, чем в 2019 г. При этом прямые китайские инвестиции в Египет увеличились на 19%, а объём китайских инвестиций на внутреннем египетском рынке превысил 7 млрд долл. В ближайшее время, по словам египетского министра по инвестициям и международному сотрудничеству, Каир получит около 30 млрд долл. новых китайских инвестиций, из которых 20 млрд пойдут на строительство «Новой административной столицы» в китайской промышленной зоне в районе Суэцкого канала и на продолжение строительства высокоскоростной железной дороги, которая свяжет эту столицу со всеми египетскими городами. Помимо этого, Китаем было завершено строительство в Египте первой высоковольтной линии электропередач и совместной египетской лаборатории с Китайским институтом прикладных технологий [Китай и арабский мир… 2021].

Наряду с развитием сотрудничества с Израилем и Египтом китайская сторона заинтересована в сотрудничестве и с другими странами региона на принципе взаимной выгоды, особенно через их участие в реализации проекта «Один пояс – один путь». Этот проект будет играть существенную роль в расширении сотрудничества Китая с арабскими государствами в области инфраструктуры и в содействии торговле и инвестициям – в дополнение к ядерной энергии, космосу, новым источникам энергии, сельскому хозяйству и другим сферам [18].

Существует множество иных областей, связывающих Китай и ближневосточный мир, – широкая сеть экономических и торговых отношений, Суэцкий канал, другие морские пути и т.д. При этом КНР является крупнейшим импортёром ближневосточной нефти в мире, в связи с чем Китай увеличил свои инвестиции в нефтедобывающие страны и стал их главным торговым партнёром. К этому следует добавить, что в результате развития китайско-арабских отношений произошло значительное увеличение количества авиакомпаний, соединяющих эти страны (их показатели превысили 200 рейсов в месяц), перевозящих более одного миллиона пассажиров ежегодно, что способствует сотрудничеству арабских стран с КНР и притоку арабских туристов в Китай [19].

Помимо этого, хорошие отношения Пекина с правящими режимами мусульманских стран исключают моральную и материальную поддержку с их стороны китайского мусульманского уйгурского меньшинства. В совместных письмах в ООН Саудовская Аравия, Египет, Кувейт, Ирак и ОАЭ хвалили Пекин за его позицию и приветствовали подавление китайскими властями исламских сепаратистов в СУАР [20].

Тем не менее, при всех успехах своей политики на Ближнем Востоке, Китай в этом регионе сталкивается с рядом серьёзных проблем. Так, конфликтный потенциал Ближнего Востока объективно затрудняет реализацию там китайской политики с учётом того, что воздействие «американского фактора» на события в регионе по-прежнему продолжает оставаться существенным. А санкции, введённые США и ЕС в отношении Ирана из-за ядерного спора, ограничили энергетическую политику Китая в регионе (хотя до этого Иран был третьим по величине поставщиком сырой нефти в Китай). И чтобы поддерживать экономические отношения с США и Евросоюзом, Китай был вынужден сократить импорт из Ирана. Помимо этого, из-за продолжающихся военных конфликтов в регионе китайские инвестиции в страны Ближнего Востока находятся под постоянной латентной угрозой. Свидетельство тому – действующие в регионе силы ИГИЛ, которые не только угрожают китайским нефтяным танкерам и транспортным каналам, чтобы дестабилизировать усилия КНР по налаживанию связей между Востоком и Западом, но и объявили китайскую провинцию Синьцзян частью своего халифата. Эти угрозы, исходящие от ИГИЛ в Ираке, вынудили многие китайские предприятия приостановить здесь свой бизнес. К этому следует добавить некоторые неэкономические факторы, особенно проблемы коррупции в тех арабских странах, которые наносят ущерб китайским инвесторам.

Существованию этих проблем частично способствует ближневосточная политика Пекина, которая строится на принципах невмешательства и нейтральности. В этой связи ряд международных эксперты считают, что Пекину целесообразно изменить эту слишком «мягкую» линию поведения в регионе, поскольку ситуация на Ближнем Востоке не предполагает такой пассивной политической позиции и не вполне соответствует статусу ведущей мировой державы, коей является КНР. Но, несмотря на указанные проблемы, сотрудничество между Китаем и странами Ближнего Востока продолжает зиждиться на прочной основе, Китай остаётся самым крупным потребителем ближневосточных энергоресурсов, спрос на которые продолжает расти. Китайские энергетические компании обладают опытом участия в проектах по развитию энергетики на Ближнем Востоке, особенно в нефтехимическом секторе. В свою очередь, и бизнесмены региона стремятся расширить свои рыночные доли в Китае. Осознавая эти взаимосвязи, Пекин активно взаимодействует с государствами Ближнего Востока с помощью традиционных методов кооперации, например, таких как Форум китайско-арабского сотрудничества. Параллельно с этим он стремится к созданию альтернативных международных организаций, как это произошло при создании БРИКС и Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (основан в 2016 г.), в котором семь арабских стран участвовали в качестве членов-учредителей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходя из вышеизложенного можно сделать следующие выводы.

Во-первых, Соединённые Штаты постепенно утрачивают свои некогда доминирующие военно-политические позиции в Ближневосточном регионе. Они были вынуждены отказаться от насильственной «смены режимов». Американская ближневосточная стратегия находится в настоящее время в состоянии постепенной трансформации, и США вынуждены всё больше заниматься такими региональными противниками, как КНР, РФ, Иран, отказавшись в то же время от планов «демократизации» Ближнего Востока. В силу комплекса причин снижается также заинтересованность американских деловых кругов в экономическом сотрудничестве со странами региона.

Во-вторых, Россия, отстаивая свои интересы на Ближнем Востоке, прочно заняла место одного из самых значимых игроков в этом регионе, утраченное в эпоху коллапса СССР. При этом современная ближневосточном политика России определяется пониманием того, что проблемы, с которыми столкнулись государства региона, представляют для неё серьёзную угрозу. В этой связи Москва принимает активное участие в урегулировании региональных кризисов, став тем самым сильным внерегиональным игроком, способным оказывать воздействие на региональные проблемы не только силовыми, как в Сирии, но и дипломатическими методами. А её экономические связи со всеми значительными силами в регионе, а также рост доверия среди лидеров ближневосточных государств к президенту РФ В.В. Путину свидетельствуют об укреплении положительного имиджа России на Ближнем Востоке. Этому также способствовала успешно проведённая вооружёнными силами РФ военная операция в Сирии, что существенно увеличило их военно-стратегический вес в мире.

В-третьих, Китай последовательно расширяет влияние на Ближнем Востоке, используя для этого свою экономику, инвестиции и дипломатию, предпочитая не вмешиваться в существующие региональные конфликты. При этом Китай обладает серьёзными преимуществами на Ближнем Востоке, выступая предпочтительным партнёром для государств региона, учитывая возможности Пекина по предоставлению им кредитов и развитию экономического взаимодействия. А в Пекине рассматривают Ближневосточный регион как важную составляющую реализации глобального проекта «Один пояс, один путь», в рамках которого Китаю удалось наладить хорошие отношения со всеми ближневосточными странами, в связи с чем многие арабские страны рассматривают КНР не только как надёжного партнёра, но и как силу, способную уравновесить американское присутствие на Ближнем Востоке. Однако, несмотря на огромные усилия Китая по расширению своего присутствия в регионе, в ближайшей перспективе китайская сторона не сможет в полном объёме заменить США в качестве ключевого союзника для государств Персидского залива, которые по-прежнему нуждаются в американском «зонтике безопасности», защищающем от внешних и внутренних опасностей и угроз. Кроме того, расширение китайского присутствия в регионе сталкивается с проблемами, связанными с неурегулированными здесь военными конфликтами, которые негативно сказываются на национальных интересах КНР на Ближнем Востоке.

В-четвёртых, несмотря на наличие крупных разногласий между Вашингтоном, Москвой и Пекином, их конструктивное взаимодействие могло бы способствовать решению ряда серьёзных проблем безопасности Ближневосточного региона [21]. Так, США – военный союзник Саудовской Аравии, Россия поддерживает интенсивные военно-технические связи с Ираном, а Китай является ключевым партнёром этих двух стран Персидского залива, от которых зависит безопасность и стабильность зоны этого региона.

Что касается китайско-российского взаимодействия на Ближнем Востоке, то перспективным направлением развития контактов Москвы и Пекина со странами региона могут стать площадки БРИКС и ШОС, что поможет КНР и РФ реализовывать совместные инициативы в регионе. Кроме того, по мнению российских экспертов, учитывающих сотрудничество по оси Китай — Иран — Россия, Москва и Пекин могли бы определить свои зоны ответственности как по вопросу восстановления Сирии (в сентябре 2021 г. Китай выразил намерение участвовать в восстановлении этой страны), так и по Ближнему Востоку в целом. Другим элементом российско-китайского сотрудничества может стать сопряжение Международного транспортного коридора «Север – Юг», формирующегося по маршруту Россия — Азербайджан — Иран с выходом на Индию, с китайской инициативой «Один пояс – один путь».

Как представляется, три великие державы – США, РФ и КНР – могли бы задействовать свои традиционные связи в регионе для укрепления безопасности Ближнего Востока.