<strong>Рабочая концепция </strong><strong>исследования</strong>. Особенность анализа ценностей с точки зрения их консолидирующего потенциала в том, что в условиях большого разнообразия этнических культур, характерного для России, необходим такой подход к исследованию ценностного многообразия, который позволял бы оценить меру общности россиян, придерживающихся разных этнокультурных стандартов, в их видении, восприятии и оценке текущих и исторических событий. В ходе исследований 2014–2018 гг. такой подход был выработан [Межнациональное согласие..., 2018: 217-244; Российское общество…, 2016: 86-104]. Суть его состоит в том, что <em>список </em>ценностей, их иерархия в том или ином культурно-историчном сообществе признается относительно постоянной во времени. Иначе говоря, если мы будем выстраивать ранжированные по приоритету списки ценностей, мы будем всякий раз получать какой-то «вечный» набор, скажем, семья, достаток, работа, здоровье. Но при анализе такого набора мы не сможем увидеть, чем ценность, скажем, семьи для советских людей середины 1980-х, отличается от той же ценности сегодняшних россиян, чем эта ценность для жителей северокавказского села, отличается от ценности семьи для обитателей московского мегаполиса. На этот вопрос можно ответить только посредством анализа содержательного наполнения тех или иных понятий из данного списка ценностей. Временна́я динамика изменений, различия или сходства ценностей разных этнокультурных сообществ проявляется (и может быть измерена) на уровне содержательного наполнения понятий, обозначающих общественные ценности, т.е. на уровне ценностных смыслов. Эти постепенные изменения содержания той или иной ценности можно расположить между двумя полюсами, которые, вслед за Р. Инглхартом [Инглхарт, Вельцель, 2011], условно можно обозначить как <em>традиционалистск</em><em>ий</em> и <em>модернистский</em> (или<em> </em><em>секулярно-рациональный</em>) полюса истолкования ценностных понятий. Такой подход может служить дополнением к подходам, основанным, например, на выделении определенных типов ценностей – традиционных, общечеловеческих, современных [Глобализация и социальные..., 2010: 27] – и последующем анализе сочетания этих типов в разное время и в разных культурных контекстах. В нашем подходе, если мы хотим фиксировать текущее состояние данной системы ценностей или сопоставить разные системы, то мы должны определить положение рассматриваемых систем ценностей на шкале «традиционализм – модернизм».

Здесь необходимо признать, что выбор термина «традиционализм», может быть и не совсем удачен для обозначения одного из полюсов, поскольку имеет множество обыденных, политизированных, оценочных истолкований. В популистском дискурсе, например, традиционализм часто ассоциируется с какой-то «дремучей» архаикой или с тем, что условно можно назвать «колеёй», т.е. каким-то социальным конформизмом. Традиционализм, в нашем понимании, это взгляды на жизнь, системы оценки, практики поведения и т.п., составляющие социальное и культурное наследие данного сообщества, которое передаётся из поколения в поколение [Традиции и инновации..,, 2008: 18] и при этом постоянно обновляется. Процесс интеграции инноваций в традиционную систему мы можем обозначить как <em>традиционализацию инноваций, </em>что обеспечивает <em>легитимацию</em> инноваций в традиционном сознании [Аксенова, 2016]. Одновременно с традиционализацией инноваций происходит процесс <em>модернизации традиций, </em>что обеспечивает их устойчивость во времени. Так, в рамках концепции «рефлексивной модернизации», одно из направлений модернизации традиции состоит в том, что «традиции сохраняются только в той мере, в какой они оказываются доступны для дискурсивного обоснования и открытого диалога не только с другими традициями, но и с альтернативными способами деятельности» [Giddens, 1994: 105]. В нашем исследовательском контексте сопоставления внешне различающихся ценностных структур важно обозначить то общее, что характерно и для архаических систем, где традиция воспринимается как данность, как наследие, и для находящихся в процессе рефлексивной модернизации, где традиция также присутствует, но уже как отрефлексированная и рационально обоснованная. На наш взгляд, общим основанием, интенцией традиционалистского полюса интерпретации ценностных смыслов является обеспечение сохранности и преемственности во времени данного <em>сообщества</em>, воспринимаемого, образно говоря, как единственная среда обитания и воспроизводства человека (в тех его социально-культурных определениях, которые характерны для данного сообщества).

Альтернативный аналитический полюс шкалы вариативности ценностных смыслов мы обозначаем как модернистский, или секулярно рациональный. Доминирование модернистских ценностных смыслов характерно для постмодернистских сообществ с их отношением к членам общества как к индивидуумам [Бауман, 2008: 37]. При этом, «”индивидуализация” состоит в преобразовании человеческой “идентичности” из “дано” в “найти” и возложении на отдельных людей ответственности за выполнение этой задачи и за последствия (а также побочные эффекты) их действий» [Бауман, 2008: 39]. На наш взгляд, интенцию модернистского полюса ценностных смыслов можно охарактеризовать как обеспечение самоопределения и самореализации в рамках этого самоопределения <em>отдельных индивидов</em>.

Так, возвращаясь к примеру о вариативности смыслов ценности «семья», можно сказать, что эта ценность может занимать одинаково высокое место в иерархии ценностей как традиционалистского, так и модернистского типа. Однако, в первом случае латентный смысл этой ценности – воспроизводство достойных членов этого сообщества (и, как следствие, признание семьи «базовой ячейкой», обеспечивающей сохранность сообщества), а во втором – семья может осмысляться как одна из площадок личностной самореализации (и, соответственно, рассматриваться как одна из множества форм самоорганизации индивидов равно значимая с другими такими же формами самоорганизации).

Наконец, вслед за другими исследователями, мы полагаем, что ценностные системы имеют многоуровневую иерархическую структуру от ценностных императивов абстрактного идеологического уровня (в традиции, идущей от М. Рокича [Rokeach, 1973], их можно обозначить как «терминальные ценности») до разветвлённого набора принципов повседневного поведения («инструментальных ценностей», по Рокичу).

По итогам исследований указанного периода сделан вывод о том, что традиционализм россиян наиболее рельефно обнаруживается в широкой поддержке традиционалистского истолкования терминальных ценностей, а процесс модернизации современного российского общественного сознания наиболее отчётливо проявляется в пересмотре или отказе от традиционалистского истолкования инструментальных ценностей. В частности, комплекс инструментальных ценностных смыслов экономической (трудовой) деятельности, ставший традиционным за время господства советской распределительной экономической модели и тотальной коллективистской идеологии, активно заменяется инструментальными смыслами, более соответствующими условиям деятельности в глобальной рыночной экономике с её ценностями достижительности и индивидуализма.

Дополнительно сделан вывод о том, что модернизация ценностных смыслов на инструментальном уровне приводит к тому, что ценностные императивы обобщённого уровня постепенно перестают выполнять функцию собственно императивов (предписаний к действию) и начинают функционировать в качестве своеобразных маркеров, отграничивающих российское культурно-историческое и даже цивилизационное пространство. Ориентация на эти маркеры-ценности обеспечивает тождество осознания себя россиянами в историческом времени. Зафиксированный в исследовании традиционализм в осмыслении маркеров российского культурно-исторического пространства означает ориентацию на поддержание устойчивости и преемственности во времени этого пространства [Кузнецов, 2017].

В настоящей статье представлены первые результаты следующего этапа исследования ценностных смыслов россиян, задача которого – в рамках изложенного выше подхода проследить динамику изменения и определить значимые взаимосвязи наиболее поддерживаемых терминальных ценностных смыслов с рядом инструментальных социально-политических диспозиций россиян, что в итоге позволит определить меру их консолидационного потенциала.

<strong>Эмпирическая база и инструментарий исследования.</strong> Эмпирическую базу исследования составили данные массового опроса населения РФ, проведённого в ходе реализации первого этапа исследовательского проекта «Общероссийская идентичность и межэтнические отношения: социальная практика, публичный дискурс и управленческие решения»¹. Опрос проведён в сентябре 2020 г. по репрезентативной общероссийской районированной квотной выборке. Объем выборочной совокупности – две тыс. респондентов, репрезентирующих взрослое (18 лет и старше) население РФ по параметрам возраста, пола, социально-профессионального статуса, образования и типа населённого пункта проживания.

Для оценки консолидационного потенциала терминальных ценностных ориентиров предпринято измерение отношения респондентов к двум альтернативным суждениям, характеризующим место России в глобальном мире вообще и на европейском континенте, в частности. Респондентам предлагалось сделать выбор между суждениями «Россия нуждается в укреплении собственных исторических традиций, моральных и религиозных ценностей» и «В России необходимо активнее внедрять нормы и ценности образа жизни, принятого в экономически развитых государствах». Согласие с первым или вторым суждением фиксировалось по четырехбалльной шкале: «1 – согласны с первым суждением», «2 – скорее согласны с первым суждением», «3 – скорее согласны со вторым суждением» и «4 – согласны со вторым суждением». Здесь первое суждение интерпретируется как отражающее традиционалистское, имеющее достаточно глубокие исторические корни, представление об «особенном пути» России, особой ментальности россиян. Это отражено, например, в русской классической литературе ХIX в. (Н. Гоголь, Ф. Достоевский). Такое представление уже на уровне официальной идеологии характерно, по мнению Ю. Левады и его коллег, и для советского периода российской истории. «Первая из фундаментальных характеристик “человека советского” – внушённое и воспринятое им представление о собственной исключительности, особости, принципиальном отличии от типичного человека иных времён и социальных систем» [Простой советский.., 1993: 13]. Другое суждение отражает альтернативное первому представление о России как составной части европейского ментального и культурного пространства. Это представление так же имеет глубокие исторические корни, но особенную актуальность и востребованность приобрело в постсоветский период российской истории.

В качестве альтернативных ценностных ориентиров, отражающих разные измерения гражданского самосознания, выбраны три пары суждений. Причём в качестве условно традиционалистского полюса выступают суждения, отражающие идеологический коллективизм, характерный для советского периода российской истории. Первая пара суждений касается выбора между традицией и инновацией в повседневной жизни: «Главное – это уважение сложившихся обычаев, традиций» или «Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, даже если оказываешься в меньшинстве». Вторая пара касается выбора между «приспособленчеством» и активной гражданской позицией: «Нужно уметь приспосабливаться к реальности, а не тратить силы на борьбу с ней» и «Нужно активно бороться за свои интересы и права». Наконец, третья пара касается выбора в качестве приоритета общественных или личных интересов: «Людям следует ограничивать свои личные интересы во имя интересов общества и страны» и «Обеспечение личных интересов – это главное». Согласие или несогласие с каким-либо из пары суждений также оценивался по четырехбалльной шкале.

<strong>Консолидирующий потенциал традиционализма.</strong> Данные об оценке респондентами описанных выше альтернатив места России в глобальном мире (табл. 1).

<em>Таблица 1</em>

<strong>Мнение респондентов о месте России в глобальном мире </strong>

В сумме 70% россиян придерживаются традиционалистского представления о необходимости укреплять собственные исторические традиции, моральные и религиозные ценности. Важно отметить, что по результатам многолетних измерений этого (или аналогичного) показателя уровень поддержки рассматриваемого ценностного ориентира практически не меняется уже на протяжении 20 лет. Так, в 2001 г. доля поддержки этого представления о России составила 68%, а в 2011 – 67%. Именно тогда, в 2011 г., было высказано мнение о том, что «с середины 1990-х гг. в российском обществе происходит укрепление собственной идентичности, когда самобытность России воспринимается не как историческое проклятие, а как ценность» [Горшков и др., 2011: 156–157].

Для того, чтобы установить, насколько этот ценностный ориентир является консолидирующим для россиян, необходимо рассмотреть прежде всего распространённость представления о цивилизационной самобытности России в разных социально-демографических группах. Как показывают наши расчёты, не обнаружено значимых различий в поддержке этого ориентира у респондентов, проживающих в разных типах поселений, имеющих разный уровень образования, разный социально-профессиональных статус, относящих себя к разным национальностям и к разным группам по уровню материальной обеспеченности. Значимые различия в поддержке указанного ориентира наблюдаются в только в разных возрастных группах (табл. 2, значимость χ²Пирсона p≤0,001).

<em>Таблица </em><em>2</em>

<strong>Мнение о месте России в глобальном мире у </strong><strong>респондентов разного возраста</strong><strong> </strong>

Как видно (табл. 2), с возрастом повышается поддержка традиционалистского ценностного ориентира, а наибольшее различие в мере поддержке наблюдается в крайних возрастных группах (18–30 лет и более 61 года). Если учесть то, что и в 2001, и в 2011 г. зафиксирована та же закономерность [Горшков и др., 2011:156], то есть основания утверждать, что различия в поддержке мнения о цивилизационной самобытности России в разных возрастных группах определяются скорее ментальными особенностями возраста респондентов, нежели представляют собой межпоколенческие различия. В противном случае, т.е. если бы различия носили межпоколенческий характер, то в динамике мы бы наблюдали снижение поддержки этого полюса у респондентов одного и того же возраста в разные годы. Иначе говоря, если бы низкая поддержка мнения о цивилизационной самобытности России у респондентов, которым в 2001 г. было, скажем 20 лет, определялась тем, что это люди другого («постсоветского») поколения, то мы бы фиксировали столь же низкую поддержку этого мнения у людей, которым в 2021 г. исполнилось 40 лет (т.е. прежним двадцатилетним). Однако, этого не происходит. И таким образом можно утверждать, что возрастные различия в поддержке рассматриваемого ценностного ориентира носят преходящий характер и мнение о месте России в глобальном мире с возрастом меняется в сторону традиционалистского полюса.

Несмотря на отмеченные выше различия, даже на минимуме уровень поддержки мнения о цивилизационной самобытности России составляет более 60%, что позволяет сделать вывод о высоком консолидационном потенциале этого ценностного ориентира.

<strong>Консолидационный потенциал обновления ценностных ориентиров гражданского самосознания.</strong> Как уже было отмечено выше, широкая поддержка традиционалистских ценностных ориентиров на терминальном уровне отнюдь не препятствует активным процессам модернизации системы ценностей на инструментальном уровне, в частности в сфере экономической деятельности, что соответствует новым экономическим реалиям [Межнациональное согласие…, 2018: 231]. В рамках текущего проекта была проведена проверка того, насколько этот вывод может быть распространён и на инструментальные ценностные ориентиры, отражающие реалии современного социально-политического устройства России. Полученные нами данные свидетельствуют об активной модернизации российского гражданского сознания (табл. 3).

<em>Таблица 3</em>

<strong>Оценка респондентами альтернативных смыслов общественно-политических ценностных ориентиров </strong>

Однако несмотря на столь широкую поддержку современных смыслов социально-политических ценностных ориентиров на уровне всего массива, уровень этой поддержки может значимо различаться у социально-демографических групп россиян, что отражает разную скорость модернизации социально-политического сознания у разных слоёв российского общества.

Расхождения в оценках по наибольшему количеству социально-демографических срезов зафиксированы по ценностному ориентиру «традиции vs «инновации». Так, наблюдаются значимые различия в уровне поддержки традиционного полюса этого ориентира у респондентов, проживающих в разных типах поселений. Причём, наименьшая поддержка этого полюса фиксируется отнюдь не в мегаполисах и крупных городах, как этого логично было бы ожидать, а малых и средних городах районного подчинения. Если в мегаполисах и областных (краевых) центрах традиционный полюс поддерживается на уровне примерно 33%, то в малых и средних городах – 28% (значимость χ²Пирсона p≤0,05). Возможно, это является отражением конфликта между потребностью населения этих городов (особенно местной молодёжи) практиковать новые (усвоенные, например, через глобальную информационную сеть) модели повседневного поведения и достаточно сохранными на сегодняшний день в этих городах (но уже практически разрушенными в крупных городах) традиционными системами внешнего социального контроля за поведением.

Ещё более значимы различия в поддержке традиционного полюса ценностного ориентира «традиции» vs «инновации» у респондентов, причисляющих себя к группам высоко- и среднеобеспеченных и респондентов, считающих себя малообеспеченными (табл. 4, значимость χ²Пирсона p≤0,001).

<em>Таблица 4</em>

<strong>Оценка альтернативы «традиция» </strong><strong>vs</strong><strong> «инновации» респондентами </strong><strong>разного уровня материальной обеспеченности</strong>

Среди тех, кто причисляет к высоко- и среднеобеспеченным слоям общества, модернизация смыслов рассматриваемого ценностного ориентира проходит более быстрыми темпами, нежели среди малообеспеченных респондентов.

Противоположную картину мы наблюдаем, сопоставляя оценки представителей крупных традиционных конфессий России (православных и мусульман) и атеистов. Процессы модернизация среди атеистов идут быстрее, чем среди верующих указанных конфессий (для сравнения: традиционный полюс здесь поддерживают 44% мусульман, 36% православных и 23% атеистов). Наблюдается также тенденция к относительно более быстрой модернизации русских по сравнению с другими национальными группами России.

На наш взгляд показанные выше различия в поддержке традиционного полюса именно этого ценностного ориентира у представителей разных слоёв россиян вполне объяснимы тем, что здесь речь идёт не столько о преодолении советского наследия, сколько о переосмыслении императива, имеющего в российской социально-культурной матрице очень глубокие исторические корни. Можно с осторожностью предположить, как гипотезу для более детального исследования, что в данном случае мы имеем дело не столько с отказом, сколько с процессом постепенного обновления, переосмысления традиционного императива «жить как все» применительно к новым для исторической России условиям. Возможно, постепенно, с приходом в активную жизнь новых поколений, поменяются критерии и образцы этого «как все», но сам принцип останется.

Уже несколько меньше различий мы наблюдаем в поддержке условно традиционалистского полюса ценностного ориентира «гражданская пассивность vs гражданская активность». Здесь так же, как в предыдущем случае, в меньшей степени поддержка гражданской пассивности характерна для респондентов малых и средних городов районного подчинения и в большей – для жителей мегаполисов. Традиционалистский смысл, т.е. суждение «Нужно уметь приспосабливаться к реальности, а не тратить силы на борьбу с ней» поддерживают 39% жителей мегаполисов и 26% жителей малых и средних городов. Большей поддержкой гражданской пассивности отличаются и респонденты, причисляющие себя к малообеспеченным. Но, в отличие от предыдущего случая, не фиксируются различия у верующих респондентов и атеистов, а также у представителей разных национальных групп России. И, наконец, практически никаких значимых различий по социально-демографическим параметрам (за исключением возрастных) не наблюдается в уровне поддержки традиционалистского полюса ценностного ориентира «интересы общества vs интересы личности».

Наиболее показательны характерные для всех рассмотренных выше ориентиров гражданского самосознания возрастные различия в поддержке того или иного полюса (табл. 5, значимость χ²Пирсона p≤0,001).

<em>Таблица 5</em>

<strong>Оценка респондентами </strong><strong>разного возраста</strong><strong> альтернативных смыслов общественно-политических ценностных ориентиров</strong>

Как следует из представленных в табл. 5 данных, среди молодёжи процесс обновления смыслов социально-политических ориентиров происходит более активно, чем в старших возрастных группах, что вполне логично, учитывая возрастные особенности. И здесь один из центральных вопросов состоит в том, связан ли этот процесс только с возрастом или мы все-таки имеем дело с относительно массовой сменой смыслов общественно-политических ориентиров. Для ответа на этот вопрос уместно сравнить данные по возрастным различиям в оценке одного и того же показателя за разные годы (табл. 6).

<em>Таблица </em><em>6</em>

<strong>Оценка респондентами разных возрастов </strong><strong>альтернатив</strong><strong>ы</strong><strong> </strong><strong>«традиция» </strong><strong>vs</strong><strong> «инновации»</strong><strong> в 2011</strong>²<strong> и 2020 гг.</strong>

Если сравнить для начала данные в среднем по массиву (табл. 4), полученные в 2011 и 2020 гг., то видно, что за прошедшее десятилетие в общественном мнении россиян прочно укрепилась ценность обновления, активного подхода к жизни соответствующее современным российским социально-политическим реалиям. Это касается даже людей самой консервативной возрастной группы (старше 61 года). Отношение представителей этой группы к традиции и инновациям в повседневной жизни и работе в 2020 г. примерно схоже с оценками рассматриваемых полюсов у молодёжи 18–30 лет в 2011 г. Это позволяет нам сделать вывод о том, что зафиксированные 2020 г. различия в оценке альтернатив социально политических ценностных ориентиров связаны скорее не с преходящими возрастными особенностями респондентов, а с устойчивыми <em>межпоколенческими</em> изменениями, т.е. отражают смену социально-политических ориентиров россиян, их практически массовый отход от идеологических императивов советского периода.

В своих оценках всего комплекса социально-политических ценностных ориентиров россияне в подавляющем большинстве поддерживают суждения, соответствующие новым социально-политическим реалиям России. Исключение составляет лишь группа респондентов старше 61 года, т.е. тех, у кого основные этапы социально-политической социализации прошли в советское время. Но и представители этой возрастной группы, хотя и с совсем небольшим перевесом, поддерживают суждения, отражающие современные социально-политические реалии. Таким образом, можно утверждать, что процесс обновления смысла социально-политических ценностных ориентиров россиян носит массовый характер.

<strong>Основные выводы</strong><strong>.</strong> Уровень поддержки мнения о цивилизационной самобытности России составляет более 70%, что позволяет сделать вывод о высоком консолидационном потенциале этого ценностного ориентира. Одним из проявлений такой консолидации является то, что убеждение в цивилизационной самобытности России является для большинства россиян маркером идентичности, отграничивающим российское культурно-историческое и даже цивилизационное пространство. Ориентация на этот ценностный маркер обеспечивает культурное тождество современных россиян (в том числе и самых молодых) с россиянами иных исторических эпох.

Россияне в подавляющем большинстве, т.е. консолидировано, поддерживают суждения, отражающие новые социально-политические реалии России. При этом процесс обновления ценностных ориентиров гражданского самосознания характерен не только для молодёжи (что вполне логично), но и для старших возрастных групп, в том числе и для тех респондентов, чьё гражданское самосознание формировалось в советскую эпоху. Можно сказать, что феномен «советского простого человека», детально описанный Ю.А. Левадой и его коллегами [Советский простой.., 1993] уходит в прошлое. Также это означает, что применительно к нынешней ситуации было бы не совсем корректно говорить о большинстве общественного мнения как о «молчаливом» или «покорном» большинстве.

Наконец, необходимо дополнительно отметить, что факт поддержки традиционалистского полюса ценностных смыслов на терминальном уровне вполне совместим с поддержкой модернизированных смыслов инструментальных ценностей. Эти последние, будучи по своей функции <em>инструментом</em>, могут отвечать как задачам поддержания как традиционалистских, так и модернистских ценностных ориентиров терминального уровня.