Появление книги основателя Давосского форума Клауса Шваба и журналиста Тьерри Маллере «COVID-19: Большой сброс» вызвало большой резонанс в мире, и это неслучайно. Во-первых, один из соавторов всемирно известен. Во-вторых, тема COVID-19 архиактуальна. В-третьих, выводы о нашем ближайшем будущем затрагивают социальные и экономические интересы не только корпоративной элиты и государственного истэблишмента, но и большей части человеческого сообщества.

В книге, содержащей немало данных о различных аспектах социально-экономической жизни мира накануне и во время пандемии COVID19, рисуется известная экспертам картина: человечество оказалось в глубоком кризисе и при отсутствии согласованной антикризисной политики может оказаться перед лицом совокупности проблем, неразрешимых в рамках существующей системы.

<h3><strong>Вирус обнажил проблемы существующей общественной модели.</strong><em><strong> </strong></em></h3>

Начнем с тезиса, который авторы отмечают, но не акцентируют как главный. Он является ключом к пониманию всех основных проблем, поднимаемых в книге: «COVID-19, вероятно, станет похоронным звоном неолиберализма» (р. 34), под которым авторы книги понимают «совокупность идей и политик, которые можно условно определить как предпочтение конкуренции вместо солидарности, созидательного разрушения над вмешательством правительства и экономического роста над социальным благосостоянием» (р. 34).

Эта точка зрения получает все большее распространение, но, на наш взгляд и по мнению ряда зарубежных экспертов [Kotz, 2015], основы кризиса существующей системы глубже, чем выбор определенной (в последние десятилетия – неолиберальной) модели социально-экономической политики. Это кризис рыночно-капиталистической системы на этапе, который наши коллеги [Mandel, 1987; Jameson, 1991] и мы назвали поздним капитализмом [Бузгалин, 2018]. Эта система на данном этапе характеризуется совокупностью противоречий, которые из источника ее развития становятся основанием для стагнации и регресса. Вирус эти противоречия обнажил и интенсифицировал, но не инициировал, о чем пишут, в частности, авторы рассматриваемой книги.

Поздний капитализм характеризуется объективными противоречиями, чреватыми социально-экономическим регрессом, что ставит перед наукой совокупность проблем, а перед государствами и мировым сообществом в целом совокупность вызовов, на которые должен быть найден ответ.

<h3><strong>Тотальный рынок </strong><strong>vs</strong><strong> общественное регулирование: </strong><strong>реактуализация</strong><strong> запроса на социальное государство.</strong><em><strong> </strong></em></h3>

Исходный пункт противоречий-проблем-вызовов – тот уровень развития технологий, который создает объективную возможность развертывания двух трендов. С одной стороны, освобождение человека от репродуктивных функций и прогресс творческой деятельности (в сферах образования, здравоохранения, науки, искусства, социальной работы, управления и т. п.), переход к умному безлюдному производству и все более широкому созданию неограниченных общественных благ. С другой – эти же технологии (особенно информационные, когнитивные и биотехнологии) создают предпосылки для неограниченного манипулирования человеком и обществом со стороны «элит» (используем без расшифровки термин, части употребляемый в книге) вплоть до формирования системы тотального учета и контроля со стороны государственной бюрократии и, в еще большей степени, корпораций.

Авторы книги рассматривают первый тренд скорее, как угрозу (формирования массовой безработицы), а второй интерпретируют как едва ли неизбежный социальный процесс, ведущий к регрессу индивидуальной свободы и демократии. И они правы, но с одной важной оговоркой: это, действительно, угрозы регресса, но только при условии, что не произойдут никакие глубокие изменения.

Действительно, в настоящее время рынок стал тотальной силой. И она двояка. Во-первых, коммерциализированы (в терминах ряда авторов, в частности, Г.Б. Клейнера, «монетизированы») не только все страны и сферы экономики, но и общественная жизнь, а также личное пространство человека. Более того, рынок, не находя новых реальных объектов для коммерциализации, маркетизирует пространство знаков, формируя активно растущую сферу производства и продажи симулякров. Во-вторых, не только отдельные акторы, но и сам рынок, его институты становятся объектами манипулирования со стороны транснациональных корпораций. Спрос, предложение, цены, «правила игры», границы конкуренции и т. п. во все большей степени становятся объектами манипулирования со стороны крупнейших корпораций, сращенных с бюрократией «сверх»-государств (США, ЕС и др.).

Более того, важно подчеркнуть то, что именно лидер Давосского форума и его соавтор, а не только представители гетеродоксальной экономической теории, отмечают, что цифровые технологии в сочетании с потенциалом манипулирования, которым обладают корпорации и государство, создают основу для <em><strong>движения в направлении отказа от частной собственности</strong></em> – этой «священной коровы» рыночно-капиталистической системы и ее идеологов.

Авторы книги этот процесс характеризуют скорее как «угрозу», а не прогрессивный тренд, указывая, что она многогранна. Она формируется и в пространстве внутрикорпоративного управления, где во все большей степени размывается роль акционеров, и в пространстве инвестиций, где частный собственник становится заложником разнообразных финансовых институтов; и в сфере личной жизни, где корпорация становится способна подрывать «прайвеси» индивида, учитывая и контролируя его доходы, покупки, траты и, более того, манипулируя его потребностями. Впрочем, в книге отмечается и активно <em><strong>растущий запрос на социальное государство</strong></em> (р. 35, 41).

Шваб и Маллере справедливо отмечают, что пандемия показала: глобальные проблемы способно решать только все общество при помощи преимущественно прямых методов управления, использующих общественные ресурсы и устанавливающих общественные нормативы. Эти решения-действия базируются и на добровольной инициативе, волонтерстве граждан, и на использовании государственной власти. Они правы, фиксируя, что такой запрос действительно есть. Но они и не правы, ибо в мире возникает запрос на <em>иное государство, выполняющее иные функции</em>. Пандемия показала, что <em><strong>необходимо реально подчиненное интересам общества в целом</strong></em><strong> </strong>(а не сращенное с крупным капиталом) государство, выступающее в качестве эффективной альтернативы (или как минимум, регулятора и ограничителя) не просто рынка, а <em>тотального</em> рынка, контролируемого транснациональными корпорациями.

Регрессивная альтернатива тотальному рынку – тоталитарное государство, ограничивающее функции манипулирования со стороны корпораций путем концентрации этих функций в своих руках. Угроза формирования такого государства – не теоретическая гипотеза. Консервативные тренды генезиса элементов такого государства характерны не только для стран периферии, но и для некоторых стран центра, например политики Трампа и трампистов в США. Отголоски этих опасений есть и в рецензируемой книге. Но, выражая опасения насчет развития тотального контроля над населением, авторы опрометчиво выражают надежду на то, что правительства и корпорации будут сдержаны и осмотрительны в использовании современных методов цифрового надзора. Это вызвало резко негативные отзывы многих читателей.

<em><strong>Прогрессивная альтернатива – развитие низового общественного контроля и регулирования</strong></em><em>,</em> осуществляемого институтами гражданского общества и использующего современные технологии для выполнения этих функций. В этом случае главным актором регулирования становится гражданское общество, использующее государственный аппарат как один из инструментов (наряду с прямой демократией) общественного ограничения и регулирования рынка и капитала. Эти тренды так же имеют свои основания в активной роли гражданского общества в Скандинавии, ряде стран Латинской Америки, в которых у власти находятся левые демократические силы.

Главными функциями государства в последнем случае становятся не защита и опека, сконцентрированные в руках бюрократии, а <em>формирование и использование средств развития, сконцентрированных в руках граждан и их ассоциаций</em>. Так встает следующая проблема – проблема социальной справедливости, проблема отказа от узко экономических целей роста и перехода на траекторию развития.

<h3><strong>Мы все в одной лодке?</strong><em><strong> </strong></em></h3>

Авторы акцентируют давно известный, но не реализуемый в практиках, императив отказа от количественных результатов роста как критерия успешности (мы бы сказали – прогрессивности) той или иной экономической системы. Критика роста и, в частности, увеличения ВВП как главного ориентира развития в среде ученых ведется уже не первое десятилетие [Stiglitz et al., 2010; Теняков, 2016]. Но в социально-экономической и геополитике большинства стран сохраняются именно эти ориентиры, хотя ЕС уже заявил об уходе от ВВП как главного индикатора.

Отмечая важность ухода от количественных показателей, авторы книги, однако, не исследуют те противоречия, которые обусловливают ориентацию и капитала, и государств на стоимостные результаты, не хотят видеть, что эти противоречия могут разрешаться только путем изменения отношений, эту ориентацию генерирующих. Иными словами, <em>только развитие новых, социально-ориентированных экономических институтов, инициирующих развитие новых производственных отношений, может привести к некоторой переориентации социально-экономической политики с роста на развитие</em>.

В книге немало внимания уделяется росту социальных противоречий, авторы, правда, связывают это с пандемией, хотя и не отрицают наличие корней этой проблемы в прошлом. Но проблемы опять же трактуются в манере плохо систематизированных примеров неких тягот тех или иных слоев населения. Анализ порождающих их причин остается за рамками книги.

За рамками книги по сути дела остается и не менее важный вопрос – о существенно различном влиянии пандемии на разные слои населения. Лозунг «мы все в одной лодке» для сложившейся ситуации неприменим, ибо одни (долларовые миллиардеры) за время пандемии увеличили свое состояние (и в мире, и в России), а другие оказались на грани выживания.

Безусловно книга не обходит вообще стороной социальные противоречия, которые интенсифицировала пандемия. Авторы отмечают некоторые из них, приводят цифры и примеры. Первое – противоречия занятости. При том, что вследствие всемирного распространения COVID-19, общее количество безработных выросло невиданно, этот рост был разным. Во-первых, он зависел от модели позднего капитализма. Так, в США, где слабы профсоюзы и господствуют краткосрочные индивидуальные контракты, рост безработицы на начальном этапе пандемии составил 11,2 п.п., тогда как в Германии, где работник несколько более защищен обществом, он составил всего лишь 1 п.п. Вовторых, рост безработицы зависел от сферы деятельности и возможности использования дистанционных форм работы. Последние оказались в наибольшей степени доступны лицам, занятым в сферах, далеких от реального сектора: финансы, различное посредничество, государственное и корпоративное управление. Исключением стали разве что ученые и педагоги, да и то лишь в тех странах, где информационно-коммуникационные технологии доступны всем, включая детей бедных семей.

COVID-19, и на это справедливо обращают внимание авторы книги, высветил глубокие противоречие между общественной значимостью сферы труда человека и денежным вознаграждением, получаемым работниками в этой сфере. В книге приводится пример менеджера хедж-фонда и медсестры. Доходы первых превышают в сотню раз доходы вторых – тех, чей самоотверженный труд стал основой спасения десятков миллионов людей. Характерно, что на это обращают внимание авторитеты Давосского клуба – сообщества тех, кого проблемы человека труда интересовали разве что в случае массовых социальных протестов.

Обращают внимание авторы и на то, что <em><strong>в результате пандемии социальное неравенство не только не сократилось, но и, напротив, выросло</strong></em>. Пандемия выпятила и ранее известное несоответствие между экономической ролью множества наемных работников, от которых зависит функционирование экономической и социальной жизни общества, и той частью «общественного пирога», которая достается на их долю. «Отрезвляющая правда заключается в том, что герои непосредственного кризиса COVID-19, те, кто (подвергаясь личному риску) заботился о больных и поддерживал экономику, относятся к числу самых малооплачиваемых профессионалов: медсестры, уборщицы, курьеры, работники пищевых фабрик, домов престарелых и складов» (р. 35). Но пойти дальше, и сделать вывод о том, что это несоответствие определяется природой самой экономической системы, а не какими-то сбоями в политике заработной платы, авторы, разумеется, не решились.

Шваб и Маллере констатируют, что особенно сильно социальные проблемы ударяют по населению беднейших стран, которые и до пандемии имели крайне низкий и неустойчивый уровень доходов. Пандемия же ставит под угрозу и без того скудные источники их выживания. Для России, как кажется, эти угрозы не столь велики, но если учесть, что в нашей стране половина населения получает зарплату менее 30 400 руб. (это уровень медианной зарплаты), а около 20 млн – менее 12 500 руб., при том, что стоимость пакета лекарств в случае заболевания COVID-19 на одного человека составляет порядка 20 000 руб. (т.е. 60–80 000 руб. на семью из 3–4 человек, ибо заболевает обычно вся семья), то окажется, что положение как минимум половины граждан РФ в условиях пандемии было очень тяжелым, а для 15% – близким к катастрофическому.

Но и население стран, считающихся богатыми, социальные бедствия тоже не обходят стороной. «Уже сейчас около 30% американцев имеют нулевое или отрицательное богатство» (р. 36) – отмечают авторы. В США, цитируют авторы мнение А. Дитона, лауреата премии памяти Альфреда Нобеля по экономике за исследования взаимосвязи потребления, бедности и благосостояния, «производители лекарств и больницы станут более могущественными и богатыми, чем когда-либо», в ущерб беднейшим слоям населения. Кроме того, по его мнению, ультра-адаптивная денежно-кредитная политика, проводимая во всем мире, увеличит неравенство в уровне благосостояния за счет повышения цен на активы, особенно на финансовых рынках и в собственности (р. 36).

Но и в этом случае дальше констатаций и сетований авторы книги не идут, завершая соответствующие разделы надеждами на то, что истэблишмент государств и корпораций задумается о целесообразности продвижения в направлении «капитализма заинтересованных лиц», а руководство корпораций будет уделять больше внимания вопросам устойчивости, нежели прибыли.

<h3><strong>Солидарность </strong><strong>vs</strong><strong> эгоизм: необходимо глубокое реформирование социальной системы.</strong></h3>

Естественно, что книга лидера Давосского форума и его соавтора не могла обойти вниманием <em>обострившиеся во время пандемии противоречия глобализации</em>: объективно востребованным стал рост солидарности, но <em>реальностью оказался рост эгоизма отдельных национальных государств</em>, лишь в некоторых случаях и отчасти компенсируемый поддержкой стран, находящихся в особо тяжелых условиях.

На самом деле перед человечеством стоит более общая проблема: пандемия показала, что <em><strong>современная модель </strong></em><em><strong>геополитэкономического</strong></em><em><strong> устройства (позднего капитализма) адекватно ответить на вызовы глобальных проблем не может</strong></em><em>.</em> Пандемия стала и остается столь мощным бедствием прежде всего потому, что рынок и капитал сформировали систему общественных отношений и образ жизни, не позволяющие большинству успешно решать такого рода проблемы. Это касается всех сторон нашей жизни: мегаполисы как господствующий тип расселения; потребительство, эгоизм и не-готовность к солидарным действиям ради общих целей, доминирование даже в условиях общей тяжелой ситуации частных коммерческих целей и ценностей при принятии решений; социальное неравенство, влекущее неравенство в доступе к качественному здравоохранению, низкая доступность качественных услуг последнего для бедных слоев населения (в первую очередь, в странах периферии); низкий уровень доверия государству и экспертному сообществу, особенно типичный для стран центра; отсутствие у многих государств достаточных ресурсов и/или политической воли для существенной поддержки населения; отказ частных корпораций, многие из которых резко увеличили свои прибыли вследствие пандемии (в частности, в таких сферах как медицина, информационные технологии и др.) использовать эти доходы для решения общих проблем человечества – все эти черты позднего капитализма и стали, в конечном итоге, основанием для той трагедии, которую сегодня переживает человечество.

Эти констатации, частично имеющиеся в книге (но именно частично и далеко не всегда акцентированно), не несут ничего нового, но вкупе с примечательными статистическими иллюстрациями и примерами указывают на подчеркиваемые нами проблемы. Остается, однако, все тот же вопрос: что из этого следует? Как могут если не разрешаться, то хотя бы смягчаться эти противоречия? И здесь авторы вновь сводят все к набору некоторых благопожеланий, адресованных национальным бюрократиям и руководству ТНК. Но проблемы слишком глубоки (о чем свидетельствуют, в частности, приводимые в книге данные), чтобы можно было все оставить неизменным.<em><strong> Нужны, как минимум, глубокие реформы,</strong></em> которые если и не снимут названные противоречия, то хотя бы смягчат их; как максимум – качественная трансформация существующей системы.

К числу первых таких шагов относятся (1) активизация общественного регулирования, в частности, развитие стратегического экономического и социального планирования и селективного регулирования плюс нормирования; (2) демократизация деятельности государства и повышение роли гражданского общества и экспертных сообществ, развитие прямой демократии, усиление прозрачности деятельности профессионального государственного аппарата и др.; (3) общедоступность сфер, обеспечивающих равные стартовые условия развития (здравоохранения, образования, культуры и т. п.); (4) снижение уровня социального неравенства, в том числе на основе повсеместного введения соответствующей системы налогообложения; (5) демократизация и социализация отношений и прав собственности, в том числе, ограничение пространства интеллектуальной частной собственности, коммерческой тайны и т. п.; расширение форм и методов контроля за собственниками (как частными, так и государственными) со стороны работников и гражданского общества; реализация принципа «собственность обязывает»; (6) введение интернациональных экологических, социальных и т.п. нормативов при одновременном снятии патентных и иных ограничений на использование всеми странами и фирмами экологически чистых, социально ответственных технологий; (7) развитие системы стратегического планирования и активной промышленной политикой, опирающейся на селективное косвенное (налоговое, кредитное и т. п.) регулирование (а в общественном секторе – и директивное планирование).

Хорошо известна <em><strong>дилемма экономической эффективности и социальной справедливости</strong></em><em>,</em> гласящая, что связь этих параметров обратно пропорциональна. Предлагаемые альтернативные решения указывают на то, что новый взгляд на эффективность (понимаемую как соотношение издержек не со стоимостным результатом, а с мерой решения социальных, экологических и культурных проблем) и на справедливость (понимаемую не как уравниловка и патерналистская опека, а как создание общедоступных бесплатных стартовых условий для развития и стимулирование творческой деятельности) позволяет снять эту дилемму.

Отсюда задача: сделать этот теоретический императив практическим.