Везде
Трансформации социальной структуры российского общества: конец 1980-х – конец 2010-х гг.
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Трансформации социальной структуры российского общества: конец 1980-х – конец 2010-х гг.
Аннотация
Код статьи
S013216250014308-1-1
DOI
10.31857/S013216250014308-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Тихонова Наталья Евгеньевна 
Должность: главный научный сотрудник
Аффилиация: Институт социологии ФНИСЦ РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 8
Страницы
22-32
Аннотация

Охарактеризованы специфика социальной структуры советского общества, трех этапов ее трансформации в период с конца 1980-х до конца 2010-х гг. и модели стратификации современного российского общества. Зафиксировано, что ключевые основания социальной дифференциации позднесоветского общества (сращенность власти и собственности, роль немонетарных привилегий и т.д.) сохраняли свое значение весь этот период, хотя в 1990-х гг. исчезла значимость для стратификации доступа к «дефициту», а с конца 2000-х начала сокращаться и значимость наличия высшего образования. При этом уже в 1990-е гг. резко выросла роль таких факторов социальной дифференциации как накопленное богатство, текущие доходы, устойчивость занятости и ресурс социальных сетей, а с 2000-х гг. – наличие в занятости признаков прекарности, а также социальное происхождение человека. Продемонстрировано, что социальная структура России состоит сейчас из четырех основных макрогрупп: «верхушки» общества, сосредоточившей основной объем власти и собственности (верхние 5%) и трех противостоящих ей страт, объединяющих представителей массовых слоев населения. В числе последних – во-1-х, привилегированная на фоне остальных россиян страта, составляющей чуть менее 20%; во-2-х, медианная страта, включающая около половины всего населения и задающая типичный для современной России стандарт жизни; в-3-х, нижняя страта, объединяющая около четверти россиян, в жизни которых доминируют нетипичные для среднего россиянина депривации и риски. При определении места в стратификационной иерархии двух первых из этих макрогрупп решающую роль играют объем и характер ресурсов, определяющие их место на разного рода рынках (в том числе на рынке труда), что позволяет рассматривать их как базу формирования высшего и среднего классов. Однако для попадания в состав медианной или нижней страт решающую роль играют неравенства неклассового типа (возраст, здоровье, состав семьи и т.п.).

Ключевые слова
социальная структура, социальная стратификация, страты, социальные неравенства, российское общество
Классификатор
Получено
02.08.2021
Дата публикации
27.09.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
52
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Последние три десятилетии привели к серьезным переменам не только в экономической, но и в социальной жизни страны, резко изменили структуру российского общества. Как она выглядела в начале этих преобразований и как изменилась за это время? Под влиянием каких факторов произошли эти изменения? И, главное, как выглядит эта структура сегодня?
2

Основные этапы эволюции социальной структуры России.

3 Советское общество характеризовалось слиянием властных отношений с отношениями собственности. Реальную основу социальной структуры составляло в нем, прежде всего, место в системе властных отношений, в т.ч. – контроля над распределением всех видов ресурсов. Соответственно, общество разделялось на две основные группы: 1) «управляющие», выполнявшие распорядительные и распределительные функции, и 2) «управляемые», т. е. рядовые работники, различия между которыми были весьма относительны. При определении статуса «управляющих» решающую роль имели объем и характер властных полномочий, которыми они располагали. Для определения статуса «управляемых» (рядового населения) решающее значение имели должность и работа в приоритетных отраслях, куда направлялось значительно больше ресурсов, чем в обычные отрасли. И то, и другое в значительной степени зависело от образования человека. Большое значение в определении статуса имели также регион и тип населенного пункта, в которых он проживал.
4 Все эти объективные факторы влияли на положение представителей массовых слоев населения в структуре общества, определяя не только степень их благополучия и особенности занятости, но и престиж положения. Отражением особенностей положения рядовых россиян в стратификационной системе1 выступало тогда, прежде всего, наличие имевшихся у них привилегий (престижной работе, хорошим условиям труда, лучшему медицинскому обслуживанию и т.д.). Привилегии эти были очень разными по своему характеру, но именно они отражали наиболее важные формы существовавшего в обществе социального неравенства в труде и потреблении.
1. Термин «стратификационная система» используется в статье как синоним понятий «социальная стратификация» и «статусная иерархия». Все они описывают вертикально организованную модель социальной структуры, характерную и для современной России.
5 Социальная структура советского общества включала десятки групп, но укрупненно состояла из четырех:
6 1) рабочих, колхозников и массовой интеллигенции, составлявших гомогенное большинство общества, чей стандарт жизни воспринимался как «типичный» для общества в целом. Именно по отношению к ним на шкале социальных статусов и начинался отсчет вверх или вниз. Наиболее бедная их часть хотя и имела (как правило, в силу специфики семейного положения) доходы ниже остальных, всё же была в состоянии вести почти общепринятый образ жизни, и в этом смысле не составляла особой социальной группы;
7 2) расположенных выше них в социальной иерархии сравнительно немногочисленных (от 13 до 20-30% населения страны по разным оценкам [Стариков, 1990; Наумова, 1990]) привилегированных слоев, включавших руководство небольших предприятий, среднее звено руководителей крупных предприятий, высококвалифицированных специалистов, а также тех, чья основная деятельность предполагала возможности неформального перераспределения благ;
8 3) расположенных в этой иерархии ниже основной массы населения немногочисленных люмпенов (социального дна);
9 4) противостоявших всем им «управляющих»2.
2. Деление населения страны при анализе социальной структуры общества на «управляющих» и «управляемых» утвердилось в отечественной науке с конца 1980-х гг. и неоднократно использовалось впоследствии, став уже устоявшимся. Подробнее о социальной структуре позднесоветской эпохи см.: [Заславская, 1996; Радаев, Шкаратан, 1996; Тихонова, 1999; Шкаратан, 2012].
10 В конце 1980-х гг., когда появились представители малого бизнеса, они вошли в основном в состав второй из этих групп.
11 Ключевой особенностью социальной структуры, с которой Россия вступила в полосу резких трансформаций, выступала, впрочем, не только роль власти и привилегий как ключевых оснований, определяющих место человека в социальной иерархии, но и то, что монетарные формы неравенств играли в ней для определения статусной позиции человека относительно небольшую роль. Во многом это обуславливалось тем, что глубина самих этих неравенств была невелика. Так, даже в 1992 г., в момент начала масштабных экономических реформ, децильный коэффициент фондов, демонстрирующий глубину разрыва в доходах верхних и нижних 10% населения, достигал всего 8 раз [ФСГС, 2021а].
12 Ситуация полностью изменилась с началом рыночных реформ. В 1990-х гг. в России одновременно развернулись сразу несколько процессов, влиявших на формирование как новых оснований, так и новых элементов ее социальной структуры. В числе этих процессов были, во-первых, возникновение свободного рынка товаров и услуг и постепенное его насыщение с одновременной утратой связи многих немонетарных форм неравенства с местом работы. Во-вторых, становление частного сектора, снизившее защищенность прав работников и усилившее их дифференциацию по этому признаку. В-третьих, для наиболее квалифицированных специалистов в частном секторе в 1990-е гг. заметно повысилась роль образования и квалификации, экономическая отдача от которых возросли. В-четвертых, усилилось разнообразие социальных структур крупных территориальных общностей. В-пятых, произошло колоссальное углубление социальной дифференциации и резкое увеличение численности «социальных низов»: доля населения со среднедушевыми доходами менее 1 прожиточного минимума возросла, судя по данным ФСГС РФ, с 2,8% в 1989 г. до 28,4% к 1999 г., когда она достигла своих «пиковых» значений [СССР…, 1990: 79; ФСГС РФ, 2021б]. В-шестых, активно шедшая в 1990-х гг. структурная перестройка экономики вызвала «проседание», в том числе и с точки зрения престижности занятости в них, одних отраслей (например, ВПК) и бурный рост других (например, финансовой сферы). В-седьмых, «существенно изменилась сравнительная значимость компонентов социального статуса. Если в стратификации советского общества доминировал административно-должностной критерий, то к середине 1990-х годов решающую роль приобрел критерий собственности и доходов» [Заславская, 1996: 18].
13 Завершение первого этапа трансформации социальной структуры российского общества ознаменовалось кризисом 1998-1999 гг. и сменой руководства страны. Пришедшийся на 2000-е гг. второй этап этой трансформации характеризовался прежде всего завершением структурной перестройки российской экономики и активизацией реализуемой государством социальной политики. Под влиянием этих факторов произошел своего рода разворот ряда тенденций. На фоне стабилизации всех показателей распределения доходов значительно (до 13,0% даже в кризисном 2009 г. [ФСГС РФ, 2021б]) сократилась бедность и заметно выросло текущее потребление всех слоев населения. Таким образом, именно в этот период одновременно с ростом доходов подавляющего большинства населения сложились устойчивые пропорции распределения общего «пирога» этих доходов между массовыми группами населения и модель доходной стратификации российского общества в целом [Модель…, 2018].
14 Одновременно с развитием позитивных тенденций получили развитие и негативные процессы, также не характерные для предшествующего этапа. Произошло сокращение числа предпринимателей, остановился рост отдач на образование работников [Лукьянова, 2010], начала расти для восходящей социальной мобильности роль ресурса социальных сетей [Тихонова, 2014]. Кроме того, хотя кризисные явления в области занятости в этот период не имели столь массового характера, как в 1990-е гг., однако сформировался сегмент занятости, которую можно охарактеризовать по ее типу уже не как ситуационно-кризисную, а как устойчиво прекарную [Тощенко, 2018]. Нарушение базовых трудовых прав работников стало новой нормой, а не антикризисной мерой. Стабильность основных показателей модели доходной стратификации сопровождалась углублением неравенства по накопленному богатству, а также усилением связи власти и собственности. И хотя все сформировавшиеся на этом этапе негативные тенденции смягчались общим ростом благосостояния, но в институциональном отношении «коридор возможностей» для восходящей мобильности россиян или защиты ими своих интересов на рынке труда в данный период резко сузился.
15 Проблемы эти властью частично осознавались, свидетельством чему стало выдвижение лозунгов о необходимости создания 25 млн. высокотехнологичных рабочих мест с высокой оплатой труда, а также о необходимости формирования в стране массового среднего класса. Однако обе эти задачи так и не были решены. В результате социальная структура российского общества приобрела к концу 2000-х гг. следующий вид: верхние 5% в социальной иерархии составляли «управляющие», которым противостояла основная масса населения, из которых верхняя треть обладала различного рода ресурсами, приносящими, впрочем, разную отдачу. В итоге как хорошо обеспеченных можно было характеризовать чуть менее половины этой трети, а остальные являлись среднеобеспеченными. Около 60% составляли низкоресурсные и безресурсные слои населения. По уровню и качеству жизни в зависимости от места проживания и семейной ситуации (наличия в семье детей, лиц с плохим здоровьем и т.п.) они делились на, во-первых, объединявшие примерно десятую часть россиян «бедствующие низы», во-вторых, еще 15-20% россиян, чье положение не было столь драматичным, но все же характеризовалось доминированием нетипичных для населения в целом признаков депривации и, в-третьих, треть населения, которая имела «нормальные» с точки зрения большинства россиян стандарты повседневной жизни, присущие также упоминавшейся выше относительно менее благополучной половине ресурсообеспеченной части населения.
16 В 2010-е гг. внешние условия для социально-экономического развития России резко ухудшились из-за череды экономических кризисов и санкций. В результате на третьем этапе эволюции социальной структуры российского общества действие части сформировавшихся ранее негативных тенденций усилилось и появились новые. Так, рост реальных денежных доходов массовых слоев населения не только прекратился, но в 2020 г. по отношению к началу 2010-х гг. они даже сократились. Доля бедных уже более не характеризовалась устойчивой тенденцией к сокращению, а, колеблясь в зависимости от экономической ситуации, устойчиво находилась в диапазоне 10,7–13,4% [ФСГС РФ, 2021б], причем ее стабильность обеспечивалась за счет развития уравнительных тенденций и «подтягивания» групп с наименьшими доходами к медианным слоям [Модель…, 2018]. Ситуация с соблюдением базовых трудовых прав работников в ходе каждого нового кризиса все больше ухудшалась [Тихонова, 2017], а прекаризация занятости нарастала [Тощенко, 2018]. Роль социального происхождения для занятия наиболее привлекательных по их монетарным и немонетарным характеристикам рабочих мест в рамках любых профессиональных групп продолжила свой рост [Тихонова, 2014, 2021]. Это происходило на фоне начавшейся еще в 2000-х гг. стабилизации (а для некоторых профессиональных групп – и сокращения) отдач на образование [Тихонова, Каравай, 2018]. Продолжилось усиление связи власти и собственности и т.д.
17 В целом, по итогам тридцатилетней трансформации, к числу наиболее ярких изменений социальной структуры российского общества относятся:
18 1) резкое «растягивание по вертикали» шкалы социальных статусов с колоссальным углублением социальной дифференциации и отрывом «верхушки» общества от его подавляющего большинства,
19 2) появление отсутствовавших ранее социальных групп (бизнес-элиты, мелкие и средние предприниматели и т.п.),
20 3) значительный рост численности и изменение состава «низов» общества,
21 4) увеличение значимости факторов стратификации, связанных с социальным происхождением, предопределяющее все более закрытый характер социального воспроизводства,
22 5) рост роли характера занятости в определении места человека в стратификационной системе в связи с умножением многообразия форм трудовых отношений, ослаблением позиций на рынке труда у большинства работников и широким распространением прекарной занятости.
23 Наряду с этим сохранилось огромное влияние на место в системе стратификации таких факторов, как регион проживания, тип поселения, отрасль занятости и т.д. Число попавших на вновь образовавшиеся позиции «социальных низов» оказалось в 10 раз больше, чем число тех, кто получил возможность попасть на появившиеся на самом верху «социальной лестницы» новые структурные позиции [Тихонова, 2014]. При этом две ключевые особенности, определявшие в советское время модель его социальной структуры (сращенность власти и собственности, а также привилегированность положения в системе монетарных и немонетарных неравенств), сохранялись на протяжении всего этого периода даже несмотря на огромный рост значимости для социальной дифференциации неравенства доходов и богатства.
24

Особенности социальной структуры современной России.

25 Сохранение значимости двух традиционных для России оснований стратификации означает, что при анализе социальной структуры, сложившейся сегодня в России, необходимо выделять два самостоятельных объекта, внутреннюю структуру которых следует анализировать по-разному. Один из них – «управляющие», хотя это уже существенно иная по своим функциям в обществе и составу группа, чем в советский период. Основания для структурирования ее членов связаны, прежде всего, с властью – политической, административной, экономической, символической и т.д., а также располагаемым богатством. Второй – это массовые слои населения, которые и объективно, и субъективно противостоят этой «верхушке». Они также определенным образом структурированы внутри себя. Основания для определения места их представителей в социальной иерархии связаны, прежде всего, с привилегированностью их положения в различных областях жизни, концентрацией у них экономической, политической, административной власти, а также богатства и доходов.
26 Причем «управляющие» – это не верхний дециль по доходам. Нижняя половина верхнего дециля получает мало отличающиеся от предшествующего дециля доходы и имеет практически тот же профессиональный, образовательный, возрастной и т.д. состав. Отрыв этого дециля от остального населения обеспечивает сейчас в России верхняя его половина, особенно – верхний один процент. Доля приходящихся на него доходов составляла в России во второй половине 2010-х гг. примерно половину всех доходов этого дециля, что даже выше, чем аналогичный показатель для США, и значительно выше, чем в КНР и посткоммунистических странах Восточной Европы [Novokmet, Piketty, Zucman, 2017]. Еще ярче тенденция все большего отрыва «верхов» от подавляющего большинства населения страны проявляется в отношении неравенств в распределении богатства. По состоянию на 2018 г. Россия находилась на 8-м месте среди 174-х стран, упорядоченных по убыванию этого неравенства [Credit, 2018: 114–117]. При этом по доле богатства, находящегося в собственности верхних 5% и 1% (74% и 57% соответственно), Россия находилась к концу 2010-х гг. на 2-м месте в мире, уступая только Таиланду [Credit, 2018: 157]. Если 3/4 богатств находятся в собственности 5% населения, то уже одно это говорит об их контроле над «правилами игры», существующими в обществе, а следовательно, оправданности характеристики их как «управляющих».
27 «Управляющие» являются в основном выходцами из групп, которые относились к числу высокоресурсных и в советской России [Тихонова, 2014]. В условиях перехода к рыночной экономике эти ресурсы были конвертированы ими в экономический капитал или использованы для наращивания других его видов, поскольку процесс первоначального накопления капитала протекал в условиях российской трансформации в форме бурной конвертации различных видов ресурсов друг в друга с формированием нового правящего класса. Одной из форм накопления первоначального капитала стала также легализация преступным путем нажитых в 1990-е гг. состояний. В итоге концентрирующая в настоящее время различные виды капитала группа «управляющих» является очень пестрой как по происхождению своих состояний, так и по составу, включая не только предпринимателей, но и «высшие эшелоны» госслужащих, представителей творческой элиты и даже бывших «братков».
28 Однако далеко не все выходцы из высокоресурсных групп советского общества оказались по итогам глобальной трансформации последнего тридцатилетия в составе «верхушки» российского общества [Тихонова, 2014]. Бóльшая часть их, оставшаяся в основном на должностях профессионалов и руководителей, вошла в состав массовых слоев. То, что эта часть российского общества охватывается обычно репрезентативными общероссийскими социологическими опросами, значительно облегчает изучение ее внутренней дифференциации с точки зрения эмпирических данных. Однако методологически анализ внутренней структуры массовых слоев населения вообще и этой их подгруппы в частности является сложной задачей и может проводиться с точки зрения разных теоретических подходов. Одним из них является подход, при котором группы населения выделяются на основе специфики возможностей и жизненных шансов их представителей, с одной стороны, и испытываемых ими деприваций и рисков, с другой. Этот идущий в русле неовеберианской традиции подход исходит из того, что место индивидов в системе социальных неравенств отражается в привилегированности их позиций по отношению к некой существующей «норме» в различных сферах жизни, или наличию «избыточных» по отношению к ней видов депривации и/или рисков, т.е. того, что М. Вебер называл «негативной» привилегированностью [Weber, (1924) 1978]. При таком подходе к анализу социальной структуры общества неизбежно выделяется минимум три основные страты: 1) характеризующаяся привилегированностью своих позиций по отношению к средней «норме»3, 2) характеризующаяся распространенностью нехарактерных для этой нормы рисков и деприваций, 3) промежуточная между ними и наиболее многочисленная по своему составу страта, от которой и ведется отсчет при анализе статусной иерархии4.
3. Применительно к современному российскому обществу, как уже отмечалось выше, можно выделить минимум две группы с позитивной привилегированностью.

4. Этот подход был разработан рабочей группой в составе Н.Е.Тихоновой (рук.), В.А. Аникина, А.В. Каравай, Ю.П. Лежниной, С.В. Мареевой и Е.Д. Слободенюк. В качестве основных «осей социальных координат» многомерного пространства возможностей и рисков, характеризующих сегодня жизнь населения России, в нем были выделены четыре сферы жизни: экономическое положение, ситуация на работе, возможности сохранения человеческого капитала, сфера потребления и досуга. Для каждой из этих сфер на основе 3 индикаторов позитивной и 3 индикаторов негативной привилегированности рассчитывались соответствующие показатели. При выделении границ «нормы» (медианной страты) использовались методы двухшагового кластерного анализа и естественных границ Дженкса, а затем была проведена содержательная проверка полученных результатов. Теоретико-методологические и методические основания этого подхода к социальной стратификации, а также описание полученных с его использованием страт российского общества см.: [Каравай, 2019; Лежнина, 2019; Мареева, 2020; Слободенюк, 2019; Тихонова, 2018, 2020; и др.].
29 При эмпирическом5 применении этого подхода к условиям современной России оказывается, что привилегированная страта в составе массовых слоев населения (т.е. без учета «управляющих») в конце 2010-х гг. насчитывала менее 20% россиян6. Представители ее в массе своей (табл.) имеют высшее образование и являются выходцами из семей, где родители также имели высшее образование. Подавляющее большинство в ней составляют работающие, в основном это профессионалы и руководители. Особенности их рабочих мест говорят об их относительно более благополучном положении в системе производственных отношений, хотя около трети даже ее представителей имеют признаки прекарной занятости (не полностью «белую» зарплату, неполную оплату отпуска и т.п.), хотя на фоне основной массы россиян ее положение все же вполне благополучно. Благополучие ее проявляется и в том, что ее представители в большинстве своем оценивают свой статус в обществе как хороший и считают, что их жизнь в целом складывается хорошо.
5. Эмпирической базой исследования выступили данные 3-й и 8-й волн Мониторинга ИС ФНИСЦ РАН за октябрь 2015 г. и апрель 2018 г. (N=4000), репрезентирующих население страны от 18 лет и старше по регионам проживания, а внутри них – по полу, возрасту и типу поселения. Контроль полученных результатов проводился на данных 24 (октябрь 2015 - январь 2016 гг., N=10209) и 28 (октябрь 2018 - январь 2019 гг., N=9857) волн Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ (РМЭЗ).

6. В 2018 г. по данным 8-й волны Мониторинга ИС ФНИСЦ РАН эта страта насчитывала 19,6% представителей массовых слоев населения, а по данным 28-й волны РМЭЗ – 19,2%.
30

Таблица. Некоторые особенности представителей разных страт, %7

Показатели

Нижняя страта

Медианная страта

Верхняя страта

Разрыв между полярными стратами, раз

Занятость, % от работающих

Самооценка как хорошей ситуации у себя на работе

9,6

24,3

58,5

6,1

Профессионалы и руководители

10,8

29,9

65,5

6,1

Рабочие и рядовые работники торговли и б/о

74,7

48,1

18,1

4,1

Наличие хотя бы одного признака автономности труда

32,6

49,1

67,4

3,6

Соблюдаются все базовые трудовые права (официальное оформление, «белая» зарплата, оплата больничного и отпуска, своевременная выплата зарплаты)

20,4

51,6

72,1

3,5

Экономическое положение

Самооценка как хороших возможностей проведения досуга

8,6

27,4

57,6

6,7

Самооценка как хороших своих жилищных условий

14,3

31,7

62,2

4,3

Среднедушевой доход более 1,25 страновой медианы доходного распределения 

18,4

36,0

66,1

3,6

Имеют сбережения

15,2

30,2

54,1

3,6

Социально-психологическое самочувствие

Считают, что жизнь в целом складывается хорошо

8,3

24,6

60,1

7,2

Оценивают свой статус в обществе как хороший

8,4

25,8

55,0

6,5

Находятся в состоянии безразличия, апатии или ощущают тревогу,раздражение, озлобленность, агрессию

58,2

38,1

15,6

3,7

Прочие характеристики

Высшее образование хотя бы у одного из родителей

15,6

30,4

51,9

3,3

Жизнь по сравнению с периодом до кризиса 2014-2016 гг. по самооценке ухудшилась

78,1

55,7

34,7

2,3

Справочно: доля неработающих, в т.ч.:

33,7

28,0

15,5

2,2

Безработные

7,8

2,0

1,0

7,8

Студенты

1,7

7,6

9,8

5,8

Пенсионеры

24,2

18,4

4,7

5,1
7. Фоном выделены ячейки, показатели в которых превышают 50%, т.е. типичны для соответствующей страты.
31 Нижняя страта в составе массовых слоев российского общества, включающая около 1/4 массовых слоев8, характеризуется невозможностью поддерживать типичный для среднего россиянина стандарт жизни, и в этом отношении соответствует «депривационному» пониманию бедности. По специфике испытываемых ее представителями рисков и лишений нижняя страта похожа на наиболее массовую9 медианную страту, хотя концентрация их в ней выше. К числу основных особенностей ее состава относятся бóльшая доля лиц пожилого возраста и сельских жителей, относительно худшее в среднем здоровье ее представителей, наличие в составе домохозяйств многих из них инвалидов, а не место ее представителей на рынке труда.
8. В 2018 г. по данным 8-й волны Мониторинга ИС ФНИСЦ РАН эта страта насчитывала 29,4% представителей массовых слоев населения, а по данным 28-й волны РМЭЗ – 23,8%.

9. В 2018 г. по данным 8-й волны Мониторинга ИС ФНИСЦ РАН эта страта насчитывала 50,9% представителей массовых слоев населения, а по данным 28-й волны РМЭЗ – 57,0%.
32 Три основные страты, составляющие массовые слои населения российского общества, имеют также отличительные особенности идентичностей, установок и нормативно-ценностных систем. Медианная и нижняя страты и в этом отношении ближе между собой, чем медианная и верхняя страты [Тихонова, 2020].
33 Характерная для большинства только в верхней страте привычка планировать свою жизнь и брать ответственность за нее на себя существенно расширяют жизненные возможности ее представителей, как и типичное только для них обладание высокой квалификацией и высокопотенциальными социальными связями [Каравай, 2020]. Накопление ресурсов, в том числе и в межпоколенческом разрезе, приводит у членов данной страты к более широкому спектру поведенческих стратегий, направленных на сохранение и повышение уровня и качества жизни, росту возможностей использовать наиболее эффективные из них. В этом отношении представители медианной страты также ближе к нижней, чем к верхней страте [Каравай, 2019].
34 Особенно ярко все перечисленные выше различия прослеживаются между ядрами разных страт, из года в год сохраняющих свою принадлежность к ним. Вероятность перейти за счет собственных усилий в другую страту для россиян относительно невелика, хотя такие возможности все же существуют10. В наименьшей степени обновляется состав неблагополучной нижней страты, в то время как верхняя страта характеризуется высокой нестабильностью состава. Это значит, что поведенческие стратегии россиян не способны сейчас отменить эффект «липкого пола», в то время как эффект «липкого потолка» для массовых слоев работает гораздо слабее [Слободенюк, 2019].
10. Так, по данным РМЭЗ, в 2013-2018 гг. 23,6% россиян перешли в более высокую страту [Слободенюк, 2019: 61].
35

Выводы.

36 Социальное неравенство в современной России – логическое следствие того, что на момент начала реформ 1990-х гг. у разных групп населения имелся неодинаковый объем ресурсов, во многом – накапливавшийся на протяжении поколений. В эпоху плановой экономики, когда эти ресурсы не могли работать как капитал, имевшиеся различия в ресурсообеспеченности сказывались на уровне жизни различных групп, но не могли привести к серьезной социальной дифференциации. В период же перехода к рыночной экономике они были конвертированы в экономический капитал или использованы для наращивания других его видов, что обеспечило группам с исходными преимуществами сохранение привилегированного положения и в современном российском обществе. При этом к ним добавились и выходцы из других слоев (в том числе криминалитета), также использовавшие 1990-е гг. для накопления первоначального капитала.
37 Если некоторые выходцы из высокоресурсных групп советского общества оказались по итогам трансформации в «верхушке» социальной иерархии и в новой России, то другие сформировали костяк привилегированной части массовых слоев (верхнюю их страту). Совокупная численность двух этих групп примерно соответствует доле привилегированного населения и в позднесоветский период, хотя их внутренняя дифференциация стала несопоставимо глубже.
38 Эти две группы соседствуют в социальной структуре российского общества с составляющими большинство населения медианной и нижней стратами, различия между которыми объясняются в основном особенностями иждивенческой нагрузки, здоровья, возраста и места жительства их представителей. Таким образом, большинство населения, занимавшее в советском обществе относительно гомогенные статусные позиции и формировавшее типичный для СССР в целом стандарт жизни, в условиях резкого углубления социальной дифференциации разделились на две страты с качественно различным положением. При этом около половины населения составляет медианную группу, задающую стандарт жизни массовых слоев, но примерно каждый десятый россиянин находится в положении, массового аналога которому в СССР просто не было, и еще 15-20% балансируют на грани этого состояния.
39 Если же говорить о базовых характеристиках самой модели стратификации современного российского общества, а не только о составляющих ее элементах, то нужно отметить, что, во-первых, список оснований, определяющих статус индивидов в стратификационной иерархии, существенно расширился. В нем стали играть гораздо бóльшую роль неравенства доходов и богатства, специфика социального происхождения и т.д. Во-вторых, сложившаяся в России модель социальной структуры характеризуется огромной растянутостью статусной иерархии по вертикали, причем «верхушка» общества в ней не просто оторвана от остальных россиян, но и противостоит им. В-третьих, массовые слои российского общества все больше тяготеют к «выравниванию по среднему». Эта уравнительная тенденция под влиянием последних экономических кризисов усилилась, что противоречит тенденциям эволюции социальной структуры в развитых странах, для которых характерна, наоборот, все бóльшая поляризация массовых слоев общества. В-четвертых, модель социальной структуры в России характеризуется средней степенью статусной согласованности (консистентности статусов). Если властный и экономический ресурсы в основном сосредоточены в привилегированных группах, то с социальным и квалификационным ресурсами ситуация далеко не так однозначна. Наконец, в-пятых, большую роль для определения места в социальной иерархии играет сейчас в России специфика рыночных позиций индивидов, в том числе – на рынке труда. Однако высокая роль этих типичных для структур классового типа факторов характерна прежде всего для привилегированных групп. Для основной же массы населения они в значительной степени нивелируются их семейной ситуацией и диспропорциями в развитии различных отраслей, регионов и типов поселений, унаследованных от СССР и отражающих все еще очень значимую роль социальных неравенств неклассового типа в современном российском обществе.
40 Эта модель структуры российского общества довольно устойчива, но с точки зрения будущего России чревата скорее дополнительными проблемами, чем какими-либо конкурентными преимуществами. Высокие риски нарастания социальной напряженности в условиях явно избыточной глубины разрывов между «верхушкой» общества и его массовыми слоями, снижение стимулов к «росту над собой» в условиях роста роли социального ресурса при низких отдачах на образование, угроза дестабилизации ситуации за счет сокращения численности относительно благополучной части массовых слоев преимущественно в крупнейших городах и другие негативные по своим последствиям особенности сложившейся в России модели стратификации требуют незамедлительных действий не только в сфере борьбы с бедностью, но и в области сокращения нелегитимных неравенств и расширения системы «социальных лифтов».

Библиография

1. Аникин В.А. Социальная стратификация по жизненным шансам: попытка операционализации для массовых опросов // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2018. № 4. С. 39–67.

2. Заславская Т.И. Трансформация социальной структуры российского общества // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. Вып. 3. М.: Аспект Пресс, 1996. С. 11–21.

3. Каравай А.В. Основные модели социально-экономической адаптации в разных стратах российского общества // Terra Economicus. 2019. № 3. С. 128–145.

4. Каравай А.В. Факторы неравенства жизненных шансов россиян (опыт эмпирического анализа) // Социологическая наука и социальная практика. Т. 8. № 1 (29). 2020. С. 63–78.

5. Лежнина Ю.П. Риски и возможности россиян как база социальной динамики // The Journal of Social Policy Studies. 2019. № 17 (2). С. 207–222.

6. Лукьянова А.Л. Отдача от образования: что показывает мета-анализ // Экономический журнал Высшей школы экономики. 2010. Т. 14. № 3. С. 326–348.

7. Мареева С.В. Неравенство жизненных шансов россиян в сфере баланса жизни и труда // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2019. № 3. С. 324–344.

8. Модель доходной стратификации российского общества: динамика, факторы, межстрановые сравнения / Под ред. Н. Е. Тихоновой. М.; СПб: Нестор-История, 2018.

9. Наумова Ф.М. Переходный период: мировой опыт и наши проблемы // Коммунист. 1990. № 8. С. 3–14.

10. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект пресс, 1996.

11. Слободенюк Е.Д. Стратификация российского общества по жизненным шансам и рискам: динамика структуры и мобильность россиян // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. 2019. Т. 129. № 3-4. С. 57–68.

12. СССР в цифрах в 1989 г. М.: Финансы и статистика, 1990.

13. Стариков Е.Н. «Угрожает» ли нам появление «среднего класса»? // Знамя. 1990, № 10. С. 192–196.

14. Тихонова Н.Е. Межгенерационное воспроизводство профессиональных статусов и классовой принадлежности в современном российском обществе // Вопросы теоретической экономики. 2021. № 2. С. 61–78.

15. Тихонова Н.Е. Особенности идентичностей и мировоззрения основных страт современного российского общества // Мир России: социология, этнология. 2020. Т. 29. № 1. С. 6–30.

16. Тихонова Н.Е. Социальная структура России: теории и реальность. М. Новый хронограф: ИС РАН, 2014.

17. Тихонова Н.Е. Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике. М.: РОССПЭН, 1999.

18. Тихонова Н.Е. Стратификация по жизненным шансам массовых слоев современного российского общества // Социологические исследования. 2018. № 6. С. 53–65.

19. Тихонова Н.Е., Каравай А.В. Динамика некоторых показателей общего человеческого капитала россиян в 2010–2015 гг. // Социологические исследования. 2018. № 5. С. 84–98.

20. Тихонова Н.Е., Каравай А.В. Влияние экономического кризиса 2014—2016 годов на занятость россиян // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2017. № 2. С. 1–17.

21. Тощенко Ж.Т. Прекариат: от протокласса к новому классу. М.: Наука, 2018.

22. ФСГС РФ. 2021а. Официальный сайт. Распределение общего объема денежных доходов и характеристики дифференциации денежных доходов населения. URL: https://rosstat.gov.ru/folder/13723 (дата обращения: 26.01.2021).

23. ФСГС РФ. 2021б. Официальный сайт. Численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума и дефицит денежного дохода. URL: https://rosstat.gov.ru/folder/13723 (дата обращения: 02.02.2021).

24. Шкаратан О.И. Социология неравенства. Теория и реальность. М.: ВШЭ, 2012.

25. Credit Suisse. Global Wealth Databook 2018. Credit Suisse group AG. Switzerland, 2018.

26. Novokmet F., Piketty T, Zucman G. From Soviets to Oligarchs: Inequality and Property in Russia, 1905–2016 // Working Papers. 201709. World Inequality Lab.

27. Weber M. Economy and society. Berkeley: University of California Press, [1924] 1978.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести